Черноту, которая в ту минуту заполнила его собственное сознание, прорезал лязгающий голос рядового 6476or, находившегося всё это время в дверях спальни:
– Департамент запрашивает отчёт о ходе операции. Каковы будут ваши приказания, господин Грин?
Глава 2
Альберт замолк, оборвав свою историю на самом трагическом моменте, и я на какое-то время забыла, как дышать.
Когда час назад, в паркинге, вместо того, чтобы убить, ударить или просто отволочь меня в свой глайдер, отец принялся меня утешать и обнимать, я подумала, что уже ничему и никогда не буду удивляться. Но оказывается, это было только начало.
– Мира, дочка, послушай же меня! – уговаривал Альберт, пока я рыдала и пыталась освободиться из его объятий. – Я тебе не враг, слышишь? Я на твоей стороне!
– Не верю! – я, наконец, справилась с оцепенением и оттолкнула его на расстояние вытянутой руки. – Как можно верить Зоркому?! Ваши собаки убили моего любимого человека! Изжарили живьём как кусок мяса у меня на глазах! Не удивлюсь, если ты же и приложил к этому руку. А теперь ждёшь, что я поверю в твою нелепую игру? Лучше покончи со мной прямо здесь, я ни-че-гошеньки тебе не расскажу. Да у меня и нет никакой важной информации. А если ты всё ещё планируешь выдать меня замуж за Лобзовского-младшего, то знай…
И тут я задержала взгляд на выражении лица Альберта. На нём было то, чего я никогда раньше у него не видела. Улыбка. Настоящая, широкая. Не язвительная, не надменная, а обычная добродушная, располагающая к себе улыбка живого, чувствующего человека! Но вместе с тем в уголках глаз Альберта таилась грусть. Она убегала дорожками морщинок к переносице и выше – к области межбровья. Точно такое выражение лица я часто наблюдала у Грега, когда, ослеплённая возмущённым недоверием к его утверждениям, вступала в бессмысленный спор, заранее обречённый на провал. Также и теперь – вглядевшись в глаза отца, я осеклась, потеряла мысль, и, наконец, совсем замолчала, окончательно сбитая с толку.
– Ты никогда не была настоящим алекситимиком, Мира, – всё так же улыбаясь, Альберт качнул головой. – Эмоции кипели внутри тебя, сколько я тебя помню. Удивительно, как долго ты сама отказывалась это замечать. И как же я счастлив видеть тебя настоящую. Пусть даже напуганную и злую, – его тихий голос с едва уловимой хрипотцой обнимал тёплым шерстяным пледом – слегка колющимся, но таким желанно-уютным, что неожиданно захотелось раствориться в этом ощущении.
Альберт сделал новую попытку приблизиться:
– Я прошу всего два часа твоего времени. Мне есть что рассказать. А потом, если всё ещё будешь ненавидеть меня и попросишь больше не беспокоить, я уйду. Обещаю. И это не слово Зоркого. Это слово отца.
Я неуверенно пожала плечами, но отстраняться в этот раз не стала.
– Мира…