зато ходил в библиотеку, залезая на самый верх сопки.
Читал он быстро, тем самым доставая библиотекаршу,
не успевавшую записывать в его формуляр книжки —
как-то она устроила ему проверку и была ошарашена
памятью и быстротой чтения «юного октябрёныша».
Книжки скрасили жизнь молодого «каторжника» —
Степанов воспринимал путёвку как наказание,
остро чувствовал своё одиночество, часто плакал,
безуспешно просил заехавшего дядьку забрать его,
с первого дня сушил солёные сухари на случай побега,
жадно слушая рассказы бывалых «побегушников» —
до тех пор, пока не случилось то, что случилось.
Долго стояла лютая жара, все изнывали от пекла,
потом вдруг ударили проливные холодные дожди,
протока забурлила, вода стала прибывать —
как так случилось, вспомнить теперь уже трудно,
была какая-то суматоха, все бегали, что-то кричали,
а потом в одно прекрасное утро вдруг выяснилось,
что лагерь пуст – вечером пионеров эвакуировали.
На Амуре бушевал шторм, забрать всех не успели —
ах, как Степанов с друзьями радовались свободе.
Когда пришло наводнение, стало как-то не по себе.
Брошенные дети сбились в стаю маленьких волчат,
ели, что попадалось – печеньки да рыбные консервы,
благо нашли коробку каких-то «бычков в томате» —
варить сами толком они не умели, а повара все уехали.
Они прожили так всего-то дней пять или шесть —
но ему показалось, как будто прошёл месяц.
Отныне всё встало для мальчика на свои места,
не следовало ждать и на что-то надеяться,
именно так был устроен весь окружающий мир —
он и вправду оказался в нём никому не нужен,
это открытие следовало просто принять и понять.
Степанов перестал терзать себя глупой тоской —
он почувствовал себя аборигеном, индейцем из кино,
понял весь ужас одиночества и разгадал его силу,
научился стоически переживать неизбежное.
Когда уезжавшие вернулись, то Степанов и его «стая»
встретили своих бывших товарищей с презрением —
если те струсили, сбежали, предали, то какая тогда
после всего этого между ними могла быть дружба?
Отныне жили врозь – и вели себя как волчата.
…Амур с размаху швырял судёнышко на дебаркадер.
Угадав сына в нечёсаном оборванном существе,
мать почему-то заголосила, будто по покойнику.
Потеряв очки – давным-давно и неизвестно где —
он на ощупь шёл по трапу с вещмешком за плечами,
почти босой, похожий на семилетнего старичка,
пионеры уважительно расступались перед ветераном,
одним из тех, о ком потом будут рассказывать легенды
у стреляющих искрами огромных пионерских костров.
Мать кое-как привела