и теперь постылая душа его
бродит по окрестностям в ожидании Страшного Суда.
А в детстве мы на том хуторе
самую сладкую малину собирали,
что тоже примета нехорошая…
Засыпаю-проваливаюсь с мыслью:
«Если с нежитью я договорился,
то неужели с каким-то старым хреном
завтра не смогу управиться?!…»
(на этом месте записи пропавшего гр-на С.
в найденной участковым тетради обрываются)
«Космос» как наказание
После шести лет деревенского воспитания
родители отловили Степанова в тверских местах,
тех, где творили Левитан, Ахматова и Анненский,
насильно привезли на другой конец страны,
где воспитывали его отныне все понемножку —
а у семи нянек вечно бывает дитя без глазу.
Вот и Степанов рос теперь себе дальше как умел
на пыльных улицах таёжного рабочего посёлка,
получая во дворе первые душевные травмы,
а больше тумаки – на переменах между уроками
в тёмных коридорах старой начальной школы,
куда был отдан родителями с шести лет.
Хотя учился он с первого класса на «отлично»,
никогда не был трусом, зазнайкой или стукачом,
но одноклассники были постарше и покрепче его,
а мать смотрела на его успехи с большим сомнением,
называла часто в сердцах «недолугим», слабаком,
понимая, что учёба – одно, а жизнь – другое.
Ничто не предвещало беды, когда семи лет от роду,
после окончания первого класса, на каникулах
родители сплавили Степанова в пионерский лагерь,
добираться в который надо было теплоходом
по Амуру ещё километров сорок на север
от большого города Комсомольск-на-Амуре.
Лагерь, новый, красивый, называвшийся «Космос»,
стоял аккуратными шпалерами на склоне сопки
вдоль галечного берега амурской протоки Шарголь.
Выбраться отсюда назад по суше через дикую тайгу,
полную мошки и приключений, было нереально.
Тот страшный день в своей жизни юный Степанов
запомнил навсегда – воспитанный без детсадов,
наивный, он доверчиво шлёпал за своей матерью,
которой было тогда неполных двадцать пять лет.
У входа в парк Гагарина, где галдели сотни пионеров,
мамаша поскорее сдала вожатым ошарашенного сына —
ей надо было успеть пробежаться по городским магазинам.
В лагере юному октябрёнку пришлось несладко —
мало того, что сам он никого тут не знал,
был не местный и даже совсем не городской,
так ещё и оказался малосамостоятельным юношей,
вечно везде опаздывал и косячил, огребал тумаки,
и, хотя всегда скромно держался в сторонке,
доверчиво вёлся на всякие разводы —
он ведь не имел никакого опыта городской жизни.
По счастью,