– Ничуть.
– Говорю вам, что невозможно… Придется сказать все мужу… Какой будет это удар для его сердца.
– Ну, это ваше дело. Сами думайте! С меня хватит тех денег, которые я захватил с собой, чтобы прожить здесь, в Шато, вместе с моею старухой.
Анна ломала руки. Пиэкер, казалось, не обращал на это никакого внимания.
– Я даю вам целый месяц срока. Этого, не правда ли, вполне достаточно для того, чтобы придумать какой-нибудь способ. Еще бы, в самом деле. Легко сказать – целый месяц! Но предупреждаю вас – берегитесь! Если вы пропустите сроки, в этом случае, я не замедлю явиться к вам вместе с Антонией! И, клянусь вам – это, впрочем, между нами, конечно – не дай Бог, если она выпьет в этот день больше обыкновенного – тогда ее посещение не станет приятной новостью ни для вас, госпожа, ни для вашего муженька – господина Комбределя… Буду честен, советую вам как можно скорее устранить эту неприятность…
– Но, ведь, это же невыносимо, невыносимо! – дважды повторила бедная женщина.
Пиэкер посмотрел на нее и пожал плечами. Затем, взял с камина палку и шляпу.
Анна не трогалась с места…
– Итак, до свидания, стало быть! До свидания, дитя мое! – произнес Пиэкер. – Все вопросы, как мне кажется, мы с вами обсудили…
Сказав это, он очень близко подошел к госпоже Комбредель.
– Неужели нельзя поцеловать мужа своей матери, перед его уходом? – спросил он у молодой женщины.
Анна попятилась назад. Сердце у нее упало.
– Вот как? – воскликнул Пиэкер.
Всем видом показывая, как ему неприятна эта сцена.
– Вы хотите сказать, – продолжал он, – что я вам противен. Еще бы! Мне уже не двадцать пять лет. Но в то доброе, старое времечко и мы тоже имели успехи. Нечего понапрасну Бога гневить! Бывало, на публичных балах какие штуки откалываешь! Брал, бывало, у женщин, с которыми танцуешь, их головные уборчики и продавал их, чтобы заплатить четыре су за кадриль… И что бы вы думали… Ни одна, бывало, девочка не рассердится…
И он улыбнулся самодовольной улыбкой.
– Поцелуй, следовательно, за вами, барыня? Ну, что ж, подождем до следующего раза!
И он вышел из комнаты. При этом, как-то весь съежился.
А у Анны в ушах, как громкое эхо отдавались звуки его шагов в тех комнатах, по которым он шел.
Глава XIV
После ухода Пиэкера, Анна погрузилась в невеселые размышления.
Тридцать лет прожила она, убежденная в безукоризненности своего отца и своей матери. Она думала, что она дочь честного человека и честной женщины. Сколько раз, бывало, она плакала, чувствуя в глубине души, что доброе расположение к ней Батёров не способно заменить собой материнской любви.
При воспоминании о том семействе, к которому она принадлежала, но о котором не имела ни малейшего понятия, ее сердцем овладевала какая-то непонятная грусть. Ее душа была переполнена нежными чувствами