вспыхнет свет, метнется тень,
и закрутит белый пудель
королевскую метель.
Ничего, что я нежданный —
я давно желанный гость.
Две бутылки гурджаани
и стихов тугая гроздь.
Скорей!
Скорей, скорей – тебе сказать,
покуда март идет расколом,
и ересь закипает комом
и жаром обдает глаза, —
что снег тайком ушел в леса,
захлебываясь в смертной муке,
и простирает к небесам
берез обугленные руки.
Скорей, скорей – тебе сказать!
Скорей, скорей – тебе сыграть,
пока вода приходит в память,
чтоб с первых фраз себя обрамить
наброском в нотную тетрадь, —
как Волга сбрасывает кладь,
литавры обращая в шорох
и голубеющим мажором
истаивая в тишь и гладь.
Скорей, скорей – тебе сыграть!
Скорей, скорей – тебе пропеть,
пока слова не понаслышке,
и в недомолвки и в излишки
их тянут дерево и медь, —
что ветру страшно не поспеть,
и обрывает телефоны
горячка сотен Калифорний —
таких удач не будет впредь!
Скорей, скорей – тебе пропеть!
Скорей, пока в кону – миры,
и древняя игра природы
тасует в стаи птичьи сходы,
пока не делают погоды
по правилам другой игры,
пока нам только и везло
срываться, головы теряя, —
скорей, пока поет крыло,
пространство смыслом наделяя!
Год спустя
… А в сумерках подслеповатых
свои отмечу я права,
дарованные этой датой, —
засесть и обратить в слова
багрово-мглистую заплату
и слезы горнего вдовства,
свинцовой Волги маслянистость,
деревьев черный силуэт,
вороний вальс и менуэт
зонтов и велосипедистов.
Привычный дубненский портрет,
но в твой его никак не втиснуть.
Как опрокинутый букет,
ноябрьский день пожухлых листьев —
сонет с рябиновою кистью.
Этери
Н. Д.
Когда, пройдя сквозь бурелом,
я и в глоток воды не верил,
я взял кувшин из рук Этери —
как некогда Абесалом[3].
Был дар протянутой руки,
не помышлявшей об ответном.
И небо
добряком отпетым
сулило отпустить грехи.
Вода бежала, как призыв,
и две судьбы, как две ладони,
тайком прижатые в вагоне,
разучивали свой язык.
И воздух создавал слова —
пароль травы и отзыв рощи,
и по воде широкий росчерк
передавал на них права.
Этери и Абесалом…
Нас никогда не свяжет тостом
прекраснодушье тамадовства
за шумным праздничным