– Хочу пойти в актёры! – разглагольствует новый знакомый. – У меня неплохо получается. Хочешь составить мне компанию? Ты можешь играть спокойного уравновешенного человека, как раз твой типаж. Знаешь, вокруг апокалипсис, мир горит в огне, а ты паришь в позе лотоса в футе от земли и немного светишься. А потом открываешь полные спокойствия карие глаза и смотришь пронзительно на зрителя крупным планом. Что скажешь?
Фил берёт лицо Джонни в прямоугольные границы предполагаемого экрана, сложив окошко из больших и указательных пальцев двух рук и, прищурившись, смотрит на него одним глазом.
– Что? – не понимает тот.
Джонни отвлекается. Он вообще теряет нить повествования, и теперь удивлен, что речь предназначалась ему.
– Идеально! – ликует режиссер. – Так ты и будешь играть. Ну, так как?
Он улыбается во весь свой кривозубый рот.
– Благодарю. Я пока не думал.
– Подумай, мужик! Это огромные деньги!
Джонни угасает. Он даже не видит смысла в том, чтобы дальше дышать. То есть, понимает, для чего это делают его лёгкие, но сам для себя – не хочет. Конечная цель ему неинтересна. Деньги, общество, не дай бог влюблённость, семья, имущество, которое владеет тобой больше, чем ты владеешь им, любые привязки к миру, людям, стране – всё это потеряло для него смысл много лет назад. Он ни за что не променяет свою свободу на очередные рамки, тем более – рамки из четырех пальцев этого парня.
Он тянет руку и берёт у проходящей мимо девушки-волонтёра свой номерок, после чего одаривает взглядом друзей в конце очереди, которым тоже досталась крошечная картонка.
Фил не унимается.
– Можно собирать массовки для кинокорпораций, они за это платят отличные деньги! Ты представляешь, собираемся мы все – сколько нас здесь, как думаешь? Сотни три или четыре? – И идем за своими ста баксами чистой прибыли на каждого!
Двери столовой открываются, и голодную толпу впускают в знакомое помещение. Начинается привычный звон алюминиевых подносов, плюханье похлёбки в миски и укладка приборов к обеду.
Джонни принимает свою партию картофельного супа, перловой крупы с куском сливочного масла, апельсина и двух кусков хлеба, и бредёт к пустому столу, зная, что Билли и Растаман вскоре присоединятся к нему. Следом идёт Фил и рассуждает о кинематографии и её финансах. Он кидает свой поднос с едой рядом с подносом Джонни и продолжает говорить очень позитивно и заразительно. Джонни, наконец, улыбается. Первый раз за последние, пожалуй, лет десять. Ощущение мышц, отвечающих за этот социальный жест, настолько непривычное, что он интуитивно трёт лицо вокруг рта.
– Привет, ребята! – здоровается подошедший сзади Малыш Билли. – Джонни, тебе Мертвец уже рассказал о лёгких деньгах от многомиллионных корпораций для нас всех?
– Мертвец? – недоуменно смотрит на Билли друг.
– Фил, – уточняет