– Садитесь, господин следователь, – тихим голосом предложила Галия, когда Штерн вошел в комнату и пробормотал стандартные слова утешения.
Иврит у Галии был слишком правильным, ей редко приходилось им пользоваться, и Штерн сказал:
– Поговорим по-арабски, хорошо?
Галия благодарно кивнула.
– Да, – сказала она. – Вы пришли по поводу моей жалобы?
– Я пришел, – Штерн кашлянул, – чтобы сказать, что ваш муж был замечательным человеком. Он был очень умен и… У нас, конечно, были разные взгляды на многие проблемы… Я бы даже сказал, диаметрально разные… Но Мухаммед жил, чтобы помогать людям, даже тем, кого считал врагами.
Галия молчала, и Штерн не знал, слушает она или думает о своем. Он сбился и закончил:
– Мне очень жаль… Мухаммед был человеком, это главное.
– Поэтому его убили, – тихо произнесла Галия, и Штерну показалось, что он плохо расслышал.
– Как вы сказали? – растерянно переспросил он.
Галия подняла на Штерна ясный, не замутненный слезами взгляд и четко повторила:
– И потому моего мужа убили.
– Кто? – теряясь еще больше, задал Штерн глупый вопрос. – Если вы обвиняете врачей скорой помощи…
– Их тоже, – сказала Галия, – но в меньшей степени, чем других. Что врачи? Они всего лишь не приехали вовремя.
– Вы подали жалобу на службу «Маген Давид адом»…
– А на кого еще я могу жаловаться? – голос у Галии был сухим, как солома, казалось, что в нем не осталось даже оттенков эмоций, но Штерн знал, что это не так, и поражался выдержке этой женщины. Конечно, в мыслях у нее был сумбур. Она-то прекрасно знала, что ее муж умер от острой сердечной недостаточности, а не от удара ножом, выстрела в затылок или яда, положенного в бокал с шампанским.
– Вы знаете, сколько у него было врагов? – продолжала Галия размеренным голосом без интонаций, будто произносила заранее отрепетированную речь. – С местной властью муж был постоянно на ножах, потому что требовал, чтобы все было по закону. С людьми Арафата он не ладил, потому что считал раиса узурпатором и диктатором. Мухаммед все время находился во взвинченном состоянии, все время спорил, нервничал… Скажите, долго это могло продолжаться? Я ему давно говорила,