Первую кандидатуру я обнаружил методом «от противного». Ее звали Бекка Бэйкер, и, в отличие от всех прочих, она совершенно никак не реагировала на Люси. Хотя на французском они сидели рядом, Бекка ни разу не посмотрела в ее сторону. Когда Люси делала доклад и на нее, естественно, было обращено все внимание класса, Бекка уставилась на доску.
Такое поведение еще не делало ее виновной, но выделяло из числа прочих, а я отчаянно нуждался в подозреваемых. Сидя прямо за Люси, было удобно наблюдать за Беккой, не подавая виду. Она носила с собой небольшой черный кофр для музыкального инструмента, в котором лежала либо флейта, либо пикколо[11], а ее рюкзак украшало лого Стэнфордского университета. Среди книг у нее в рюкзаке я заметил порядком потрепанную «Мифологию Булфинча»[12], а еще я мог сказать, что она – гермофоб[13], поскольку на моих глазах использовала антисептическую жидкость трижды, притом что ничего такого уж грязного не трогала.
Особенно ценными были наблюдения насчет инструмента (если Бекка играла в оркестре, то имела доступ к их группе в «Чат-Чате») и книжки Булфинча (если она любитель мифологии, это может объяснять выбор ника Локи). Ничего сильно криминального ни в том, ни в другом я не видел. И все же, притворившись, что пишу эсэмэс, попытался сфоткать ее, когда мы выходили из класса. Но в самый ответственный момент Бекка отвернулась, и мне достался снимок ее затылка.
В спортзале, наматывая круги по площадке, я никаких подозреваемых не нашел. Люси бежала спокойно и собранно, а я старался не отставать. Но всякий раз, когда я подбегал достаточно близко, чтобы что-то ей сказать, она прибавляла ходу и отрывалась. Не знаю, специально ли. Может, ее просто веселили мои попытки ее догнать. В итоге я вымотался и последние десять минут шел обычным шагом. При этом я не мог не заметить, что все прочие бегут или шагают маленькими группками, болтая друг с другом, чтоб было повеселей. И только Люси бежит сама по себе.
Это начинало меня печалить. Казалось, Люси со всеми дружелюбна, но не дружит ни с кем. Все взгляды постоянно были направлены на нее, но она никак не могла знать, что за ними стоит. И, как ни противно это признавать, хуже всех прочих был я: агент под прикрытием, засланный сюда для того, чтобы в буквальном смысле шпионить за ней.
К моменту, когда мы пересекали внутренний дворик, идя на обед, мое чувство вины достигло предела. Я должен был что-то предпринять. И по какой-то причине решил, что лучшее, что я могу сделать, – это опозориться по полной.
– Однажды на американских горках я так напугался, что заплакал, – выпалил я.
Уверен, она услышала, но никак не отреагировала. Просто шла дальше. Ну и пожалуйста, я все равно продолжил:
– Вышло