– Я не нашёл её… – Он снял кепку и почесал затылок. – Иванов сказал, что видел, как какой-то шибздик вокруг неё вертелся.
– С*ка ты! – Мать пнула по пустому ведру на полу. – Бросил дойку раньше, а толку-то? Я сама пойду её искать! – Она выдернула шнур сепаратора из розетки.
– Да я думал… – начал было отец.
– Ты вечно думаешь, но никогда ничего не делаешь…
Отец прошёл в зал, и вскоре оттуда послышались звуки телевизора.
– Мамочка, можно с тобой?
– Со мной? – мать засовывала в карманы халата куски хлеба и надевала кирзовые сапоги. – Возьми ещё хлеба. А я захвачу ведро с овсом, может, ошиблись они, может, просто её жеребец угнал. Обуйся только в кроссовки.
На улице уже стемнело, близилась полночь. Динка плелась за матерью, которая шла впереди быстрыми короткими шагами и, взяв железное ведро с овсом подмышку, громко стучала по нему кулаком.
– Ласка! Ласка! – надрывисто кричала мать.
– Ласка! Ласка! – повторяла Динка.
Комары больно кусали руки и лицо, мошки забивались в нос и рот, а перед глазами всё сильнее собиралась ночь. Динка едва поспевала за матерью. Её ноги то и дело спотыкались о камни, крапива жалила лодыжки.
– Иди сюда, устала? – Мать, словно дамскую сумочку, нацепила на руку ведро и взяла девочку на руки. – Отведу тебя домой, Мишка скоро придёт от друзей, с ним и поищем.
В ту ночь Динка спала как убитая. Её ноги зудели от усталости, крапивы и комариных укусов. Она проснулась поздно, по обыкновению забежала на кухню, но там было непривычно тихо. Савка ещё спал, снаружи раздался звук заводившегося мотоцикла. Девочка вернулась в зал, выглянула в окно и увидела, как Мишка и отец в спешке уезжают куда-то на мотоцикле. Динка в растерянности бродила по пустому дому, как внезапно услышала тихий плач, похожий на скулёж щенка. Она пошла на звук и вышла в сени. Мать стояла в камуфляжных штанах, кирзовых сапогах и засаленной ветровке. Её длинные чёрные волосы были заплетены в неопрятную косу. Женщина наспех вытерла опухшие глаза грязным рукавом.
– Мамочка, не нашли? Потерялась?
– Откуда ты знаешь? – прошептала мать, а потом сжала в кулак правую руку, поднесла её ко рту и закусила запястье.
– Батя с Мишкой её пригонят, вот увидишь…
– Если её уже не зарезали на мясо…
Динка заревела и обняла мать за ноги, а та тихо застонала, положив руки на голову дочери.
В то утро Малышка сорвала голос. Она жалобно ржала, зовя Ласку, и с ещё большей надеждой, чем раньше, кидалась к воротам телятника всякий раз, когда кто-то к ним подходил. Отец с Мишкой вернулись к обеду и рассказали, что местный