На 1149-ую Эгару Третьей поры небо с землёй сошлись так, что и без того суетливый Торгован совпал с прекрасным праздником Триады – Светоднём. Торговля обещала быть невероятно удачной, ведь торжество собирало в городе жильцов всех соседних деревень и поместий, мечтающих о развлечениях и вкусном угощении.
Солнце клонилось к горизонту и превращалось из золотого в ярко-оранжевый. Оно освещало весь Гаавун и его главную улицу – Баник, на которой копошились лавочники и уличные торгаши. Одни аккуратно складывали товар в тележки, собираясь увозить домой, другие, ругаясь под нос на вялую торговлю, сворачивали свои палатки. Третьим повезло больше – закончив рабочий день, они просто закрывали лавки на замок и, довольно притоптывая, шли по домам.
Одному же из гаавунских фонарщиков, Пивси, выпала другая работа. Городской совет поручил ему украсить всю огромную улицу к празднику. Пивси кряхтел, неуклюже развешивая на каштанах маленькие фонарики – белые и голубые, и половину улицы уже одолел, но деревья никак не хотели кончаться. Тогда он переставлял лестницу и снова принимался за работу. Он покраснел, точно индюк, и то и дело вытирал капли пота, выступающие на его морщинистом лице. Из-за русой копны волос остальное тело смотрелось лишь скромным приложением к здоровой голове. Казалось, что вот-вот она перевесит, и Пивси брякнется на газон.
Один за другим, деревья надели на себя праздничный убор. Спустившись с лестницы, Пивси с оханьем опустился на землю и прислонился спиной к старому каштану.
– Проклятый Светодень! – только и смог выдохнуть он.
Напротив Пивси, освещённые закатным солнцем, копошились лати-торгашки. Они щурились от света, прикрывали глаза руками и бранились себе под нос. Услышав слова Пивси, одна из них, немолодая, высокая и румяная, повернулась к нему и упёрлась руками в широкие бока. Тётка Кафизель, одна из влиятельных на рынке, говорила так, что все замолкали. И сейчас замолкли, когда она сказала:
– Утром носился, точно заяц, небеса прославлял, а теперь уже проклятый Светодень?
Пивси махнул рукой.
– Давай, поговори. – сказал он. – Языком-то ещё не начесалась за день. Другим-то не занимаешься.
– Ты, старый дурак! – усмехнулась женщина и поправила платье на потных плечах. – Я тут работаю. Это ты у нас на пожилом жалованье. Отдыхаешь. В тенёчке с украшениями играешься.
– И вовсе не играюсь я. – обиделся старик. – Сердце, кажись, так и выскочит сейчас.
– Как выскочит – ты беги да лови. – сказала тётка Кафизель. – А то убежит.
Женщины рассмеялись. Пивси вдруг вытянул шею и уставился на улицу.
– Это вам, лати, бежать надо. Глядите скорее, дежи-красавцы идут! Ох! Мужики с большой буквы!
Будто по команде, женщины побросали свои мешки и оглянулись. На улице было пусто.
– Дурак ты, Пивси! – сказала тётка Кафизель и плюнула себе под ноги. – Заняться тебе нечем.
Пивси захихикал и положил