Побродив вокруг замерзшего пруда, где организовали каток, я искренне радовалась, что оказалась здесь, в месте, о котором когда-то столько читала! На Патриарших было многолюдно. Дети и взрослые катались на коньках. Когда-то именно сюда приводил дочек Лев Толстой. Михаил Булгаков и вовсе превратил Патриаршие пруды в знаковое место.
Группа сатанистов с бутылками крепкого алкоголя собралась у памятника Крылову. Памятник баснописцу возвели в 1976 году. Бронзовый Крылов застыл недалеко от своих персонажей: невежды мартышки с угрюмой физиономией, лающей на слона бестолковой моськи и простодушной вороны с кусочком сыра в клюве.
Люди в черном грязно ругались, пили из горлышка, курили сигареты и что-то оживленно обсуждали, постоянно поминая сатану. Проходящая мимо старушка остановилась и сообщила мне, что сегодня тринадцатое число.
– Их день! Вот сатанисты и пришли, – сказала она.
– Как удачно я попала, – ответила я старушке. – Первый раз такое вижу! – Всё было мне ново и интересно.
– Бог всё ведает! Адепты сатаны попадут в ад! – с этими словами старушка заСемёнила дальше.
Происходящее вокруг завораживало, эта реальность была другой, не похожей на ту, откуда прибыла я.
– Надо взорвать памятник Крылову! – неожиданно громко заявил один из сатанистов, высокий брюнет. – Здесь, на Патриарших прудах, он ни к селу ни к городу! Я оскорблен!
– Не надо! – ласково попросила его стоящая рядом девушка с зелеными волосами и увесистым серебряным кольцом в носу.
– У нашего Булгакова памятника нет, а этому басеннику поставили… – продолжал возмущаться парень. – Где справедливость?!
– И нашему поставят! – загалдели другие сатанисты.
– Слава Михаилу Булгакову! – крикнул седой мужчина с орлиным носом, выглянув из-за спин молодежи.
– Слава! – мгновенно подхватили люди в черной одежде.
– Всё равно взорвать не получится, взрывчатки маловато… – сказал с горечью худенький мужчина в надвинутой на глаза фуражке.
Я прошла мимо, скатилась с детской извилистой горки и повернула к павильону, воссозданному по образцам столетней давности. Рельеф и лепнина придавали ему очарование и воздушность ушедшей эпохи.
Пора было возвращаться в дом Тюки.
Любомир то хохотал, то плакал, встретив меня в коридоре у соседской двери. Христофор забросил свою шапку на люстру, свитер – в кошачий лоток, а сапоги полетели на раскладушку Льва Арнольдовича. Приучить его складывать вещи в одно место я пыталась, но родители позволяли бросать одежду, где ему вздумается.
– Завоеватель, объясни, в чем дело, – попросила я. Оказалось, что таким образом братья требовали коробку жвачек, которую им не