Тот, увлечённый лакомством, подпрыгнул от неожиданности, обернулся стремительно, рявкнул что-то явно недружелюбное на своём реликтовом языке:
– Ур-р-рглаук!
– Простите, не понимаю… – растерянно улыбнулся Богомолов. – Не волнуйтесь. Мы не сделаем вам ничего плохого…
– Медве-е-едь! – заорал вдруг под ухом писателя благим матом Фролов.
– Где? – обеспокоился, озираясь по сторонам, Иван Михайлович.
– А-а-а!!! – в ужасе подхватил Студейкин, мгновенно, словно намыленный, выскользнув из спального мешка. – Спасайтесь! А-а-а-а!
Он стремительно ринулся удирать вслед за улепетывающим в одних носках милиционером, а Богомолов застыл столбом, будто загипнотизированный злобными глазками зверя, который, конечно же, оказался не снежным человеком вовсе, а громадным медведем.
Между тем топтыгин опять взревел и, опустившись уже на четыре мощные, мускулистые лапы, кинулся на писателя! Тот, стряхнув сковавшее его оцепенение, тонко взвизгнув, бросился за товарищами. Он мчался, не разбирая дороги, получая со всех сторон хлёсткие пощечины ветвями, пружинно распрямляющихся вслед за удиравшими сквозь заросли подлеска Фроловым и Студейкиным, и отчётливо ощущал, как содрогается позади земля от тяжелого топота настигавшего его медведя.
Бежавший впереди капитан вдруг остановился, пропустил вперёд ломившегося следом через кусты журналиста. Поравнявшийся с милиционером писатель успел заметить лишь бледное лицо капитана и блеснувший тускло в его руках пистолет – такой маленький, жуто не всамделишный, несопоставимый в сравнении с массивной тушей свирепого зверя.
– Ну, держи, гад! – услышал Богомолов сдавленный голос Фролова, и в тот же миг, споткнувшись о подвернувшуюся некстати под ноги корягу, грохнулся с размаху, обдирая руки и лицо, носом в землю, в прелую хвою.
И сейчас же где-то над его головой сухо защёлкали пистолетные выстрелы: тах-тах-тах-тах…
А за ними наступили покой и умиротворяющая, ватная тишина – от пережитого ужаса писатель лишился чувств.
4
Удивительно, но пули, выпущенные из никак не рассчитанного на медвежью охоту пистолета Макарова, укокошили все-таки матёрого зверя.
Капитан, всё ещё трепещущий от пережитого шока журналист, а потом и очнувшийся писатель сначала с опаской, на расстоянии, долго всматривались в застывшую неподвижно в груде валежника тушу. И лишь убедившись, что медведь не подаёт признаков жизни, подошли ближе.
– У-у, какой здоровенный, – уважительно протянул Богомолов и, набравшись мужества, ткнул носком ботинка в мёртвый шерстяной бок. А потом предложил журналисту: – Ты, Александр Яковлевич, фотоаппарат принеси. Надо с таким редким трофеем сфотографироваться.
– Это не охотничий трофей, а жертва, – поджал губы Студейкин. – Милицейского произвола. Убить животное, которое всего лишь защищало свою территорию от непрошеных гостей, –