3
В ту ночь Богомолов спал плохо. Он долго ворочался на жёстком ложе, ощущая спиной сучья лапника и стылую сырость земли, смотрел с тоской на тёмную, обступившую со всех сторон маленький лагерь тайгу. Костерок мигал в сгустившемся мраке, бился, догорая, словно мотылёк-однодневка. Дунь на него и погаснет, растворится в ночи без следа… Противно гундели, наплевав на то, что исход лета для них – не сезон, самые стойкие и отважные комары, норовили прорваться сквозь накинутую на лицо противомоскитную сетку, и в существовании этих мерзавцев, конечно же, был, если верить Студейкину, недоступный пониманию писателя Богомолова высокий космический смысл…
От спального мешка, застёгнутого до подбородка, у Ивана Михайловича разыгралась клаустрофобия. Ему чудилось, что его, помимо воли, заперли в тесном гробу, заколотили крышку, погрузив в темень могилы, и начали засыпать сверху землей. Он даже слышал, как застучали комья о доски, а когда, отчаянно пытаясь смахнуть крышку гроба прижатыми к туловищу руками, забился в истерике и стянул-таки с себя накомарник, то понял, что над тайгой пошёл тихий осенний дождь. Редкие капли пробивали крону пихты, прикрывшей место ночлега, и падали монотонно, стуча в брезент спального мешка: бум… бум… бум-бум…
Тело писателя ныло от усталости, накопившейся за день, ломило натруженные рюкзаком плечи, ноги при каждом неловком движении сводило судорогой, и он проклял ту минуту, когда в погоне за низкопробным сюжетом, подогреваемый тщеславием и чрезмерным употреблением крепкой кедровки, согласился стать попутчиком экстремала-журналиста, одержимого манией найти реликтового гоминоида в таёжной глуши.
«Какой, к чёрту, снежный человек?! – дрожа от ночного холода, тоскливо соображал Богомолов. – Кого нынче заинтересуют такие истории с бородой? Журнал „Вокруг света“? Да и тот, кажется, писал на эту тему в шестидесятых годах прошлого столетья…»
Сейчас издателям женскую ироническую прозу подавай, изотерику, на худой конец детективы и триллеры. Вот о чём надо книги писать! Взять себе псевдоним, что-нибудь вроде Стеллы Мамашкиной, и строчить по роману в месяц. А первый из этой серии можно начать так: «Следователь по особо важным делам Элеонора Тяпкина шла в туфельках по газонной траве напрямик, не разбирая дороги. По её прекрасному одухотворённому лицу, смывая с длинных ресниц синюю тушь, катились крупные жемчужные слёзы…»
Иван Михайлович всё глубже погружался в сон и уже отчётливо видел эту следовательшу – худощавую, высокую, с длинными стройными ногами, тонкой талией, в кителе с майорскими погонами, вздыбленном на груди, рвущемся из тесноты мундира бюстом. Отважная милиционерша пёрла напролом по тайге с пистолетом в руках, а от неё уходил, злобно