нужны были брачные узы. Стоило им раз-другой натолкнуться на стену его непоколебимости в этом вопросе, как вся их сердечность и домовитость тотчас превращалась в надменную неприступность. Валерьян Ефимович, не будь дураком, испытывать судьбу долго не стал. Быстренько во всем разобравшись, он решил подойти к этому вопросу с другой стороны. В далеком провинциальном городке жила его родная сестра, с которой, правда, отношения он поддерживал весьма неохотно. Как принято было считать в их семье, выйдя замуж вопреки родительской воле, она опозорила их старинный польский род. Насколько старинным был их род, да и вообще, был ли он польским, для Валерьяна Ефимовича оставалось под знаком вопроса до сих пор. Но то, что сестра этим замужеством испортила себе жизнь, ни у кого сомнений не вызывало. Она и сама не отрицала этого, в своих письмах к брату сокрушаясь, что муж, воспользовавшись ее молодостью и наивностью, загубил жизнь не только ей, но и своим детям. Зная, что у брата детей нет, она всякий раз напоминала ему о том, что у него есть племянники, родные кровиночки, а, как известно, пока чужой посочувствует, свой уж заплачет. Валерьян Ефимович же при одном упоминании о свояке чертыхался, посылая куда подальше эти самые кровиночки. Зная, что яблоко от яблони недалеко падает, он опасался, как бы ему самому от них плакать не пришлось. Но старость – тетка упрямая, и рано или поздно к стенке кого хочешь прижмет. Вот и Валерьяна Ефимовича прижала. Поразмыслив, что, пожалуй, стоит забрать к себе старшую племянницу, он об этом и написал своей сестре, намекнув, что, если та будет ему хорошей помощницей, в будущем он сделает ее своей наследницей. Ответ последовал незамедлительно, а вслед за ответом не замешкалась и сама племянница, при одном появлении которой дядя так и крякнул. Замухрышка, одно слово… Но до чего ж красивая! Сперва он даже не поверил, что это она самая и есть. Сколько себя помнил, не видал он в их русоволосом конопатом роду таких смуглолицых, да кареглазых, да чернявых, да с такими жемчужно-белыми зубами. Но одета, одета-то во что?! Майчонка да юбчонка. Не сомневался он, что в такое вырядить родное дитя могла только его разлюбезная сестрица. Да и поговорив с ней о том о сем, тоже смекнул, что девка-то бедовая. Захотелось Валерьяну Ефимовичу такой красотой похвастаться, благо и предлог был – надо было как-то ее к делу пристраивать. Одна беда – в эдаком наряде стыдно людям показать. К тому времени в его груди зарделся родственный порыв, и он незамедлительно принялся реализовывать дремавшие в нем отцовские чувства. Одел, обул по своему усмотрению, как-никак на взрослую жизнь благословлял. А затем и «в свет» понемногу стал выводить. Красивая, соглашались все, но с работой не могли помочь. Пригорюнился Валерьян Ефимович – оно и правда, по нынешним временам образованные безработными сидели, в этом деле красота не помощник. Поразмыслив да прикинув, не забыл ли кого, решился он попросить об услуге старинного товарища своего,
