Короче, когда эта смесь тупой агрессии и острого истеризма в Витькином обличье воцарилась в доме в ранге хозяина, мать по-прежнему уговаривала себя и дочку: ничего, ему надо освоиться, привыкнуть к нормальной жизни, ведь столько перенёс, бедный, ну и так далее. Когда всё же попыталась показать его психологу – огребла по полной за одно только намеренье… Продолжала, вздыхая, покорно стирать-готовить на домашнего тирана, который искать работу, похоже, и не думал, целыми днями тупо просиживая с пивом у телеящика в бывшей их детской, из которой сестру сразу выставил, только по вечерам уходил куда-то к дружкам – то до полночи, то до утра… Хоть бы он однажды уже не вернулся – такие мечты начали возникать достаточно скоро; а и как не начаться, если при нём даже простой выход на кухню из их с матерью комнаты сопровождался тревогой и опасением? Кто-нибудь представляет, каково существовать в собственной комнате, как в клетке? Похуже, между прочим, любой гнусной коммуналки…
Потом дружки стали приходить к уже нему, к ним, и теперь, как правило, не с пивом, а с чем покрепче, известное дело; тут, наконец, и до матери дошло, что так жить невозможно. В конечном итоге им пришлось буквально сбегать – собрав в течение одного дня только самое необходимое… До сих пор жалко, что в окне-фонаре, где у неё был целый зимний садик, осталась, в числе прочего, любимая азалия. Которой она так старательно обкладывала корни снегом с улицы и льдом из холодильника, что эта хрупкая капризница расцвела вторично – и до невероятия пышно! Всё было зря, всё, разумеется, погибло…
Их пустила жить к себе в знаменитый городской «Дом-муравейник» давняя подруга семьи, что перебралась в Москву, замутив там с кем-то на пару какой-то бизнес. Денег за съём с них не брала (а у них в любом случае не было), только квартплату вносили, за свет и прочее. Повезло, в общем. Мать с ностальгией вспоминала, как они с отцом, поженившись, в этом же самом доме получили такую же однокомнатную, и какая была жизнь весёлая и беззаботная. Как потом, когда родился Витька, им дали двухкомнатную, но такую просторную, в доме серии «Пентагон»… Где родилась потом она и откуда теперь пришлось так спешно съехать.
Разве можно было вообразить такое, постоянно плакала мать. А вот нечего было всё время верить в лучшее, закапываясь в эту дурацкую веру, будто страус в песок, думала Юля. В этом ей виделся какой-то постыдный инфантилизм.
Мать внезапно умерла от инфаркта, когда Юля уже училась в техникуме, на озеленителя. Деньги на похороны собирали всем миром, если б не школа и не та самая благодетельница, подруга семьи – страшно подумать, что было б, настолько цены на это дело стали разорительными. Витька, разумеется, не дал ни копейки (да и откуда б?), зато устроил на поминках пьяный скандал…
– Ничего себе! – потрясённо произнесла Лада,