– Это ведь наукоград, кажется? А он что – к Московской области относится, или…
– К Московской. Но – на самом краю, отсюда не близко.
– И как там сейчас, неужто вся наука остановилась?
– Почти вся. Кто уехал, кто сменил занятие…
– Грустно. А у тебя там что, родители?..
– Нет, умерли.
– Ох ты, соболезную. У меня – тоже, но ты-то ещё юная совсем…
– Мне уже почти двадцать два, – сказала Юлия мрачно и чуть ли не с вызовом.
– С ума сойти, как много! – улыбнулся он. – Правда, я думал, что тебе не больше восемнадцати где-то… А вот мне – мне летом двадцать восемь стукнет, не шутки.
– Я в универ наш после техникума поступила, – пояснила она, – так что в группе – самая старая.
– Звучит смешно: старая! Но, а вообще, – ты что, получается, совсем одна, или братья-сёстры…
– Брат, – сказала она после паузы. – Только мы не общаемся.
И добавила твёрдо, без экивоков:
– Пьёт.
– Понятно, – сказал он с полагающимся сочувствием в голосе. И тоже добавил, тоже выдержав паузу: – Ну, мне пора. Дел полно. Спасибо за чай, в этом доме заваривать умеют!..
Поднимаясь, Савва повернул голову и только тогда обратил внимание на картину, висевшую над диваном: портрет седого, но крепкого человека с обветренным лицом и каким-то молодым, весёлым взглядом, стоящего на фоне густых еловых веток, в дождевике и сапогах. В ногах сидела охотничья собака, кажется, лайка, не спускавшая с него глаз. Охотник? Вроде без ружья, так что, может, просто грибник, дачник… Неизвестно, что за художник живописал, скорее даже любитель, однако какую-то личностную незаурядность передать ему вполне удалось.
– Это, должно быть, Ладин отец? Или дед?
– Дед, кажется, – рассеянно сказала Юля. – Или дядя…
Когда Савва ушёл, она постояла у окна, глядя на идеально расчищенную им дорожку – от крыльца до калитки. Снег, к счастью, прекратился; бог даст, не один день ещё можно будет любоваться этаким совершенством. Что ж, повезло!.. Но почему всякий раз, как лично с этим «алмазным британцем» пообщаешься, в душе поселяется какая-то досада? Вот бы сейчас послушать снова эту песню, да записи нет…
В столовой заголосил брошенный мобильник. Соседка бесцеремонно вопрошала, кто такой сегодня к ней приходил и с какой целью. Пришлось терпеливо объяснять, потом выслушивать местные новости, скудные и совершенно пустые…
Отделавшись, наконец, от Катерины Семённы, Юля расставила все горшки и ящички с рассадой по подоконникам и принялась устало вытирать-выметать рассыпанные повсюду комья земли. Потом вымыла руки и вернулась в большую комнату, где в окна уже глядели сумерки, задёрнула по очереди все шторы и включила свет. Устало взяла с подноса чашку, из которой он пил, повертела в руках и подумала: тебе, значит, летом будет двадцать восемь? А ей летом будет тридцать два. И тут же сама