– Так не начинайте! Иду к вам…
Машины сегодня нет, отметил Савва, походя к дому на Полежаева. (Неужели подсознательно ожидал увидеть? Признаться, так…) В доме напротив за забором заходилась истерическим лаем какая-то шавка. Там на крыльце он различил монументальную фигуру тётки в накинутом китайском пуховике, неотрывно, в упор его разглядывавшей. Что ж, сельская жизнь диктует свои порядки… Савва приветственно кивнул ей, как будто давней знакомой, прежде чем вступить на действительно знакомую и дружескую территорию.
Отсалютовав от калитки Юле, караулившей его в дверях, лопатой: мол, всё при мне, возвращайся в дом, занимайся своими делами, Савва сразу приступил к работе. Шавка смолкла, так что, время от времени приостанавливаясь, он мог слушать замечательную тишину, нарушаемую лишь негромкими редкими звуками: треском ветки, вспархиванием птицы, проезжающей где-то далеко машиной… впрочем, подобное длилось только до начала дальнего гула очередной электрички, накатывавшего чуть ли не через каждые пять минут. Те электрички, что не останавливались, трубили и грохотали особым образом, Савва уже умел это различать. Ощутимый шум и почти полная тишина чередовались в строгой последовательности. Летом плотный зелёный барьер всё смягчает, поглощает – но сейчас…
Чуть передохнув, он вновь споро принялся за дело. Не прошло и часа, как ровные, достаточно широкие дорожки были проложены – одна устремилась к крыльцу, две легли по сторонам, под окнами. Он перевёл дыхание, воткнул лопату в самый большой сугроб и начал отряхиваться.
Юля, вновь показавшись в дверях, принялась сбивчиво благодарить и, увидав, что он собирается уходить, жалобно вскричала:
– Заходите же… чай вскипел!
– Да спасибо, Юлечка, я не собирался вас от дел отвлекать…
– Нет, ну как же… Пожалуйста!
– Ну, хорошо – только одну чашку…
В прихожей она сказала:
– Вы раздевайтесь, руки мойте и вон туда проходите, а то я в столовой сегодня с рассадой вожусь, все поверхности заняты…
– Рассада, уже? – удивился он.
– Ну да, маргаритки, табак душистый, сальпиглоссис… ещё кое-что. Ведь март как-никак, пора…
Комната, где он оказался на сей раз, была довольно большой, светлой, окнами на три стороны: справа – на передний двор с плодами его трудов и дальше, через забор, на улицу, слева – на безмолвный сад, полностью занесённый снегом, и прямо – на видневшуюся поблизости, тоже над забором, серую крышу соседского дома. На эту сторону, помимо окон, в стене угадывался ещё один дверной проём, задрапированный какой-то разноцветной, разрисованной занавесью, – стало быть, тут имелся выход наружу, ныне либо заложенный, либо крепко запертый до лета; видимо, туда примыкало (примыкает?) ещё одно крыльцо, машинально определил Савва.
А все простенки в комнате занимали книжные шкафы либо открытые стеллажи; в одном месте