Цастроцци с нетерпением дожидался их приезда; он поспешно бросился навстречу им и с демонской усмешкой оглядел сведенные мукой черты лица своей жертвы, бесчувственно повисшей на плечах Уго.
– Его жизнь не должна прерваться, – воскликнул Цастроцци. – Она нужна мне. Прикажите Бьянке приготовить постель.
Уго и вслед за ним Бернардо повиновались и внесли изможденного Верецци в дом. Послали за лекарем, который объявил, что кризис лихорадки, сразившей больного, миновал, и надлежащий уход сможет поправить его здоровье; но его мозг поразило расстройство, и для исцеления больному необходимо полное душевное спокойствие.
Цастроцци, для которого имела значение жизнь, но не счастье Верецци, увидел, что неуемная жажда мщения увлекла его слишком далеко от намеченной цели. Он увидел, что надобно прибегнуть к ухищрениям; для этого он поручил старушке уведомить его о состоянии больного, когда тот придет в себя, поскольку врач утверждал, что здешний воздух необходим для исцеления от сразившей его горячки.
Долго выздоравливал Верецци, долго томился он в бесчувственном оцепенении, в то время как его душа словно бы воспаряла ввысь, к счастливейшим пределам.
Наконец он все же выздоровел и, придя в сознание, первым делом спросил, где находится.
Старушка изложила ему события в том виде, как ее научил Цастроцци.
– Кто же тогда велел сковать меня цепями в той пустынной и темной пещере, – спросил Верецци, – где я провел долгие годы и претерпел невыносимые мучения?
– Господь с вами! – отозвалась старушка. – Сколь диковинна ваша речь, барон! Я начинаю опасаться, что вы вновь лишитесь рассудка, в то время как вы должны благодарить Бога, возвратившего вам разум. Что означает «сковать цепями в пещере»? Говорю вам, я пугаюсь самой этой мысли; умоляю, успокойтесь.
Верецци пришел в замешательство от уверений старушки. Невозможно было, чтобы Юлия отправила его в эту убогую лачугу и покинула.
Рассказ старушки казался таким связным и был изложен столь безыскусно, что он не мог не поверить ей.
Но усомниться в свидетельствах собственного разума и неопровержимых доказательствах заточения в виде глубоких отметин, оставленных оковами, было невозможно.
Если бы не эти отметины, он счел бы ужасные происшествия, приведшие его сюда, лишь грезами смятенного воображения. Однако он рассудил, что лучше покориться – Уго и Бернардо сопровождали его во время дозволенных ему кратких прогулок, поэтому побег был невозможен и попытки к нему только ухудшили бы его незавидное положение.
Он часто высказывал желание написать Юлии, но старушка говорила, что ей велено не допускать, чтобы он писал или получал письма – якобы с целью уберечь его ум от возбуждения; а дабы предотвратить последствия отчаяния, ему не доверяли ножей.
Когда Верецци поправился и его разум достиг