Во всем было отказано ему, кроме мыслей, которые, возвращаясь к минувшему, сделались для него величайшей пыткой.
Уго утром и вечером приходил в подземелье, принося хлеб грубого помола и кувшин воды; изредка его сопровождал Цастроцци.
Тщетно молил узник о милосердии, жалости и даже смерти; напрасно вопрошал он о причине варварского посягательства на его свободу – неумолимый тюремщик сохранял суровое молчание.
Томясь в тягостном заключении, Верецци проводил казавшиеся бесчисленными дни и ночи в тоскливом единообразии ужаса и безысходности. Теперь он лишь едва вздрагивал, когда склизкая ящерица пробегала по его оголенным и недвижным конечностям. Огромные земляные черви, вплетавшиеся в его длинные спутанные волосы, почти перестали возбуждать в нем ужас.
Дни и ночи сливались воедино; и время, проведенное там, его смятенное воображение растянуло на долгие годы – хотя в действительности оно составляло несколько недель. Порой ему мнилось, будто его страдания происходят не из земного мира, и за демонским обличьем Уго скрывается грозная фурия, которая разрушает все воскресающие в нем надежды. Таинственное перемещение из трактира близ Мюнхена также смущало его рассудок, и он никак не мог привести свои мысли к какому-либо заключению насчет занимавшего их предмета.
Однажды вечером, обессиленный долгим бодрствованием, он погрузился в сон, едва ли не впервые за время заточения – как вдруг его пробудил оглушительный грохот, словно бы прокатившийся по пещере. Он внимательно прислушался – даже с некоторой надеждой, хотя надежда почти умерла в его груди. Он вновь прислушался – шум вновь повторился; то оказалась сильная гроза, сотрясавшая горние стихии.
Доверившись безумной надежде, он воздал мольбу Создателю – Тому, кто внемлет гласу взывающего к нему из самых недр земли. Его мысли вознеслись выше земных наслаждений; в сравнении с этим муки его обратились ничто.
Пока мысли его были заняты этим, пещеру потряс еще более неистовый грохот. Сверкающее пламя метнулось от потолка к полу. Почти в тот же миг своды пещеры обрушились.
Поперек пещеры упал огромный обломок скалы; одним краем он врезался в твердую стену, другим едва не выломал тяжелую железную дверь.
Верецци был прикован к части скалы, оставшейся незыблемой. Неистовство бури улеглось, но тотчас же сверху обрушился град каменьев, каждый из которых ранил его нагие конечности. Каждая вспышка молнии, хотя теперь и отдаленная, слепила ему глаза, отвыкшие от слабейшего луча света.
Наконец буря прекратилась, громовые раскаты перешли в неясный рокот, и отсверкавшие молнии сделались невидимы взору. Настал день; никто не явился в пещеру; Верецци заключил, что либо они обрекли его на голодную смерть, либо произошло какое-то несчастье, от которого пострадали они сами. Поэтому