Рабы карьеры хрупают костьми
пред королями идолопоклонства
и горкой складывают признаки упорства
пред неповинными в их качестве людьми.
Дырявым языком считать зады
Подвластно с трехгрошовым интересом
Лишь избранным пройдохам под навесом
Из плесени…
И плесени расцветшие сады
Из кондиционеров тянут запах,
И хочется, как минимум, заплакать
И поискать надзвездные следы.
Посвящение через время стихам Анри Делюи
Цветы у моря пахли тлей и молью,
Без привязи к земле, текла вода
арабской вязью, боль снимая солью,
и в поисках тревоги и следа
в неведомое небо, я молилась
и очагу и дому. Как впотьмах
иная жизнь крутой веревкой длилась,
затягивая прочно шеи птах.
Мы выросли
На высоком холме в лесу ты нажми на кнопку,
Вспомни время кормленья в яслях и свою морковку, Пока ищешь свой подберезовик – день слиняет, И в реке мозги полоскать за границей яви
Не устанешь.
Лес подбодрит, и тем более
мама рядом:
добренький горчичник, вата, немного яда.
В младшей группе закопан в песочнице динамитик. Не печалься же о сладком, —
я тебе ни дантист, ни критик.
Два часа канючил у рыбок, глядел, как дворник
Подметает гуляльный квадрат. Не Малевич
И не Дед Мороз. Ты его во вторник
Чуть не снял с поста – но и это мелочь.
Ты гляди, как бабочка расстаралась
Крылья вислоухие поднимая!
Это же не ты открывал книги жизни в мае —
Бабочек над листьями и цветами.
Я тебе красивая, бабочка, досталась, —
Что наделал ты? Варвар так не решился…
Плагиатору
Кто-то в моих стихах ласково так обжился,
Выставил свой диван в центр моего стола.
Хмурый банкир с собственностью прижимист,
Мне же смешно: мелки краденные слова, —
в сальных устах воров муха жужжит от Сартра:
«Стоит ли так писать, ведь не прочтет никто?»
Мученица стола – Муза Восьмого Марта —
срезанную струну спрячет в крови манто.
«Обида отвалилась, как оса…»
Обида отвалилась, как оса
Оставив яд в ужаленном, в глубинах
Ужаленного существа. Коса,
Срезая травы, в небо поднялась
И лодкой стала на живых картинах
В глазах уснувшего (как наша власть
на лето) … – …
На лавке коренного удальца,
Хватившего спиртного и свинца.
Провинциальные картины бытия
Пугают натуральностью изгибов
пунктирных линий мата, где свинья
в прекариате кровью плачет, ибо
устала