Тогда они вернулись. Анатолий Ухандеев

стоишь у холста, то кажется будто у тебя за спиной висит зеркало, в котором отражается весь мир. Твоя спина, затылок, руки, холст, на котором начинают появляться цветовые пятна и фигуры. Но самое странное, что появляется в зеркале – это то, что ты и так видишь, то что стоит перед тобой и требует отражения в твоей картине. Натюрморт или человек. Ты сам, твой взгляд устремлён на модель и уже что-то происходит с ней, она превращается в движение кисти. Но сколь бы искусен ты ни оказался, какое бы вдохновение ни вело тебя, по настоящему модель отражается лишь в этом зеркале у тебя за спиной.

      Моему отцу казалось, что довольно обернуться и подглядеть, увидеть что есть вещь на самом деле, потому что в этом воображаемом зеркале (которое отражает весь мир) вещи предстают такими, каковы они есть, без примеси человечьего восприятия, без неизбежного посредничества атмосферы, искусства, времени.

      Но обернуться нельзя. Не только потому что зеркала за спиной просто нет, но и потому, что попытавшись чуть повернуть голову, скосить глаза и увидеть его хотя бы боковым зрением, ты потеряешь мгновение, которое невозвратимо. А удержать мгновение – задача более важная, чем узнать истину».

      Едва мнимая Фин по памяти дочитала любимый папин отрывок из книги по философии искусства, с грохотом упала створка форточки, разбитое стекло полетело на пол, длинная искра дугой коснулась лимонного холодильника. Электричество погасло. В следующее мгновение до Валерки с Пашей докатился оглушительный взрыв грома. Между полом и потолком, ровно посередине, повис потрескивающий сине-голубой шар.

      Паша шепнул: «Не двигайся!» И люди замерли во внезапно наступивших сумерках. Шторм за окном прекратился, но солнца за густыми тучами не было вовсе. Улица была пуста, сорные реки бежали по асфальту. Валерка вцепилась в табуретку побелевшими пальцами, Паша застыл с остывшей кружкой в руке. Шаровая молния тоже не шевелилась, пока волосы на головах не поднялись словно безвольные водоросли. Тогда молния медленно поплыла через всю студию, будто разглядывая пустой валеркин холст, натюрморт, диванчик, книги, штабеля картин и наконец вонзилась прямо в лоб черепу мамонтёнка, щёлкнула и пропала.

      – Ву-у-ух… – одновременно выдохнули Валерка и Паша, потому что молния бесследно исчезла и в комнате стало ещё темнее. Дети переглянулись и засмеялись от того, что страх убегает смешно, будто на кривых прыгая ножках. Тогда мамонтёнок со стены сказал:

      – Валерия Михайловна!

      Паше четырнадцать лет. В четырнадцать лет ещё совсем не знаешь, что ждать от людей. Особенно если отлично учишься в школе, но это не достоинство, а повод для ежедневного унижения. Паша поэтому учился отлично, а оценки получал плохие, думал много, но бегал с пацанами курить в туалете, с понтом занимался воркаутом во дворе: отжимался меж вкопанных покрышек и подтягивался с переворотом на перекладине между двух деревьев. Он хотел стать достаточно