– Вы думаете, они отпустят ее? – спросила Илария, когда сюжет сменился и на экране появились какие-то политики.
– Да.
– Когда?
– Не могу сказать.
– Положим, они скажут карабинерам, что не освободят ее, пока они не отпустят тех, в квартире? Вдруг выкуп окажется недостаточным?
Я бросил на нее взгляд. Она не старалась напугать нас – просто спрашивала с каким-то нездоровым интересом, будто в этом деле ее больше ничего не интересовало. На лице ее было неподдельное спокойствие. Казалось, ей действительно все равно.
– Утром я говорил с Энрико Пучинелли, – сказал я. – Пока бандиты ничего такого не заявляли.
Она слегка фыркнула носом, переключила телевизор на трансляцию теннисного матча и села смотреть.
– Поймите, я не сука какая-нибудь, – вдруг сказала она. – Но что я могу поделать, если меня, как всех остальных, не тянет пасть на колени и лобызать землю, по которой она ступала?
– А шесть недель – многовато, чтобы постоянно рвать на себе волосы, так?
– Господи, – сказала она, – а вы соображаете! И не надо думать, что меня не радует ваше присутствие. Иначе папа опирался бы не на вас, а на меня, и в конце концов я послала бы его.
– Нет.
– Да.
Она не отрывалась от экрана.
– А как бы повели себя вы, если бы у вас был сын, а его похитили бы? – спросил я.
Она окинула меня взглядом.
– Ах вы, педик добродетельный, – буркнула она.
Я слегка усмехнулся. Она решительно вернулась к теннису, но где сейчас витают ее мысли, я не мог сказать.
Илария прекрасно говорила по-английски. Алисия, как мне сказали, тоже – благодаря заботам вдовы-англичанки, которая много лет вела хозяйство Ченчи после смерти их матери. Луиза, Илария и Алисия теперь распределили обязанности между собой, и повариха в отчаянии жаловалась мне, что с тех пор, как милая миссис Блэкетт уехала к брату в Истбурн, в доме все вверх тормашками.
На другое утро по дороге в офис Ченчи сказал:
– Поворачивайте назад, Эндрю. Отвезите меня домой. Это плохо, но я не могу работать. Я просто буду сидеть и пялиться на стены. Я слышу людей, но не понимаю, что они говорят. Отвезите меня домой.
– Дома может быть еще хуже, – как бы между прочим заметил я.
– Нет. Поворачивайте.
Я развернулся и поехал назад на виллу. Ченчи позвонил секретарше, чтобы его не ждали.
– Ни о чем, кроме Алисии, думать не могу, – сказал он. – Вспоминаю ее маленькой девочкой, потом школьницей, то, как она училась ездить верхом. Она всегда была такая хорошенькая, такая маленькая, такая веселая… – Он сглотнул, повернулся и пошел в библиотеку. Через несколько секунд я услышал звон бутылки о стакан. Через некоторое время я вошел.
– Сыграем в триктрак, – предложил я.
– Сосредоточиться не