Высокие ставки. Дик Фрэнсис

пэра, владел несколькими скаковыми лошадьми и был знаком с нужными людьми. Он обладал внушительной внешностью – высокий, плотный, красивый, – и его голос и манеры источали глубокую уверенность в себе. Он умел пронизывать людей взором красивых серых глаз, глубокомысленно поджимать губы и таинственно качать головой в ответ на вопросы, показывая, что знает, но не имеет права отвечать. Я про себя думал, что его благородный вид и величественные манеры – нечто вроде великолепных портьер, предназначенных для того, чтобы скрывать внутреннюю пустоту. Впрочем, он, несомненно, был человек честный и благонамеренный.

      Квинтус весьма гордился Джоди, гордо выпячивая грудь и сияя от радости на ипподромах от Эпсома до Йорка.

      С точки зрения Квинтуса, его сын Джоди, энергичный, умный и толковый, не мог сделать ничего дурного. Квинтус верил ему во всем. А он, несмотря на отсутствие мозгов, имел достаточный вес в обществе, чтобы повлиять на мнение официальных лиц.

      Как и говорил Джоди, мне не удастся ничего доказать. Если я хотя бы намекну, что он меня обворовывал, Джоди натравит на меня адвокатов и вся махина Жокейского Клуба встанет на его сторону.

      – И что вы намерены делать? – спросил Чарли.

      – Не знаю, – я слабо улыбнулся. – Наверно, ничего.

      – Это же несправедливо!

      – Любое преступление несправедливо по отношению к жертве.

      Чарли сделал гримасу по поводу того, как дурно устроен наш мир, и попросил счет.

      На улице мы свернули налево и пошли по Бошам-плейс. Как оказалось, мы оба оставили свои машины за углом, на Уолтон-стрит. Вечер был холодный, облачный, сухой и ветреный. Чарли спрятал уши в воротник пальто и натянул теплые черные кожаные перчатки.

      – Ненавижу зиму! – сказал он.

      – А я ничего против нее не имею.

      – Вы еще молоды, – сказал он. – Вы просто не чувствуете холода.

      – Ну, не так уж я и молод. Мне тридцать пять.

      – Практически младенец.

      Мы свернули за угол, и на нас яростно набросился ледяной, как в Арктике, ветер.

      – Ненавижу! – повторил Чарли.

      Его машина, большой синий «Ровер-3500», стояла ближе, чем мой «Ламборджини». Мы остановились у его машины, и он отпер дверцу. По улице навстречу нам шла девушка в длинном платье. Ветер рвал ее юбку, и ее волосы полоскались на ветру, как знамя.

      – Очень содержательный вечер, – сказал Чарли, протягивая мне руку.

      – Не то, чего вы ожидали, – сказал я, пожимая ему руку.

      – Это, пожалуй, даже интереснее.

      Чарли открыл дверцу и сел в машину. Девушка в длинном платье прошла мимо, цокая каблучками по мостовой. Чарли пристегнул ремень, и я захлопнул дверцу.

      Девушка остановилась, постояла в нерешительности и вернулась к нам.

      – Извините… – сказала она. – Я хотела спросить…

      Она вроде бы передумала и замолчала.

      – Не могли бы мы чем-нибудь помочь? – осведомился я.

      Американка, лет двадцати с небольшим, и явно ужасно замерзла. На плечах у нее была лишь легкая шелковая шаль, а под ней – легкое шелковое платье. Без перчаток. В золотых сандалиях.