– Я уже говорил, что Сенат не одобрит подобное, – покачал головой Максиан, – и даже я не смогу полностью повлиять на их решение.
– Вы так рьяно спорите, принцепс, что создаётся впечатление, будто вы чего-то боитесь, – съязвил сенешаль.
– Например, мой дорогой друг? – удивлённо вскинул брови Максиан.
– Не знаю, может, того, что обнаружится в тёмных закутках вашего дома? Вам ведь виднее.
– Вы не перестаёте меня удивлять своей проницательностью, – засмеялся Максиан. – Но не забудьте припрятать казённое, если вдруг полиция постучится и в вашу дверь.
Сенешаль презрительно фыркнул, но продолжать перепалку не решился.
– Помнится, вы что-то подобное говорили о сделке с Конфедерацией. И, тем не менее, Сенат её одобрил, – напомнил король.
– Союз с Конфедерацией никак не перечит законам государства, Ваше Высочество.
– Убеждён, вы сможете найти способ повлиять на их решение, – Король своим тоном дал понять, что разговор окончен. – Корнут, не пора ли посетить Терсентум? Кажется, скоро начнутся торги.
– Через месяц, Ваше Величество, – уточнил он. – Сразу же после закрытия сезона.
– Превосходно. Хотелось бы весной отправить на арену что-то посвежее.
Максиан с силой сжал зубы. Он говорил о рабах как о кусках мяса для прилавка. Даже спустя столько лет службы Юстиниану от подобных слов всё равно коробило.
– Скольких вы хотели бы приобрести на этот раз?
– Пять-шесть, не более, – подумав, отозвался Юстиниан. – Чёртовы Скорпионы стоят целое состояние. Пора подумать о дополнительной подати с Легиона, чтобы хоть половина из осквернённых окупалась после Арены. Они же мрут как мухи.
– Отличная мысль, – закивал казначей, почувствовав себя в своей стихии. – Я проверю отчёты и смогу предложить вам несколько опций.
– Хорошо, займитесь этим, – отмахнулся Юстиниан. – На сегодня достаточно, господа.
***
Ровена сидела у окна и равнодушно наблюдала, как небо медленно окрашивается в алый. Цвет ярости, цвет беды, цвет ненависти. Такого цвета сейчас её мысли и, наверное, даже душа.
Она посмотрела на отцовский портрет, который всё это время держала в руках. Теперь почему-то его лицо казалось печальным, в глазах укор и разочарование, будто ожидал чего-то другого от неё.
– Скажи мне, что делать? – прошептала она портрету. – Убить его? Оставить эту падаль на страницах истории несчастным праведником, павшим от руки обезумевшей племянницы-осквернённой? Запятнать твоё имя? Нет, ни за что! Он заслуживает только долгой и мучительной смерти в позоре и изгнании.
Как же так? У неё ведь было всё, что можно пожелать. Рожденной в величии и роскоши, ей позволялось всё, кроме одного: использовать свой дар или даже заикаться о нём.
Будучи ребенком,