Звучит жестко, но я врач, и своими руками вытаскивал людей с того света. Я знаю и видел, как умирают люди, в каких мучениях, видел боль и страдания их родных, которые не могли даже проститься с больным, умирающем в красной зоне.
Самое сложное – входить в реанимационное отделение. Переполненное людьми. Переполненное отчаянием и болью. Видеть больных, замечать угасающий свет в их глазах. Тяжело подменять кого-то из медсестер на посту, когда в отведенное время туда звонят родственники больных. У них есть два шанса в день – утром и вечером – чтобы справиться о здоровье близких. В остальное время телефон реанимации молчит, хоть и не переставая звонит, но никто из персонала трубку не снимает.
Тяжело сообщать родным, что их член семьи переведен в палату интенсивной терапии. Люди не сразу понимают, осторожно переспрашивая: «это ведь реанимация, да?»
И когда ты согласно отвечаешь, произнесенные фразы похожи на приговор.
В начале октября я оставил свою врачебную практику в больнице, и ушел в частную клинику. Многие ушли со мной. Все те, кто не справился с рутиной пандемии. Теперь я фактически доктор по вызову, при этом могу безопасно работать на дому, не сидя весь день в стенах медицинского учреждения, рискуя жизнью и здоровьем. У меня есть своя клиентура, к которым я выезжаю по первому же звонку, после чего клинике улетает крупная сумма за приезд доктора.
Я устало смотрю в окно на засыпающую улицу. Свет в квартире выключен, поэтому меня не видно с улицы. Так можно спокойно рассматривать все, что происходит под моими окнами, оставаясь невидимым для других. С высоты четвертого этажа видно все как на ладони. Не далеко и не так близко. Идеально. Не люблю, когда прохожие, проходя мимо меня, поднимают взгляд и видят мой силуэт в окне. В их глазах я чувствую себя каким-то соглядатаем, подсматривающим за людьми.
Маньяком, если можно так сказать.
Нормальный человек не будет так долго смотреть в окно на людей.
Нормальному человеку это неинтересно.
Нормальный скорей ляжет спать или посмотрит телевизор.
Где сейчас вообще грани нормальности? И кто вообще устанавливает нормы?
Наконец звонит телефон, мигом разрушая тишину сумрака пустой квартиры. Яркий дисплей освещает комнату. Никакого света не надо. Уже издали я вижу, кто звонит. Впрочем, в такое время звонить может только она.
– Привет, ты дома?
– Да, дома.
– Странно, тебя почти не слышно.
Зато мне слышно ее. Как она ходит по квартире из кухни в комнату, из комнаты в ванну, где на короткое мгновение слышится шипенье льющейся воды.
– Я слышал, как ты топаешь, – отвечаю я, глядя на стену соседней квартиры.
Мысленно я представляю ее сидящей на диване перед широким экраном выключенного телевизора. Она теребит свои длинные волосы