– Фрюманс, – сказал он, – более практичен, чем я, и к тому же каждый день проводит время у вас и видит больше людей. Мне кажется, он знает кого-то…
Мой учитель побеседовал с бабушкой, и после этого разговора она показалась мне радостно-взволнованной.
– Фрюманс рекомендовал мне настоящее сокровище, – сказала бабушка. – Теперь я могу быть спокойна до конца своих дней.
– Так это кто-то, кого вы знаете, бабушка?
– Да, по слухам, детка; эта женщина будет привязана к вам, и я заранее прошу вас полюбить ее, как люблю ее я… даже не будучи с ней знакома.
– Она скоро приедет?
– Надеюсь. Хотя Фрюманс пока что не уверен, что сможет ее убедить.
Мой учитель в это время что-то писал. Он подозвал меня.
– Если бы вы захотели, – сказал он, – добавить пару строк к моему письму, эта женщина, скорее всего, решилась бы приехать, чтобы заботиться о вашей бабушке и о вас.
Я решила напустить на себя важный вид.
– Вы уверены, – спросила я, – что она будет нас любить?
– Ручаюсь в этом.
– И что моей бабушке будет с ней хорошо?
– Нисколько в том не сомневаюсь.
– Значит, это мой долг – написать этой женщине?
– Я убежден в этом.
– И что же вы мне продиктуете?
– Нет, вы сами должны найти слова, чтобы она вам поверила. Женщина, о которой я говорю и которой пишу, может служить кому-либо только из преданности и при условии, что ее будут любить.
– Разве можно обещать, что будешь любить кого-то, кого еще не знаешь?
– Поставьте свои условия: если она их не выполнит, вы будете иметь право не любить ее и она уйдет.
Все более проникаясь сознанием собственной важности, я написала на чистом листе бумаги, который дал мне Фрюманс: «Мад…»
– Ее следует называть «мадемуазель»?
– Нет, мадам. Она вдова.
Я написала: «Мадам, если вы захотите приехать к нам и сможете всем сердцем полюбить мою бабушку, я также полюблю вас от всего сердца. Люсьена де Валанжи».
– Отлично, – сказал Фрюманс.
Он сложил письмо и положил его в карман, не написав адреса.
– Как же зовут эту даму? – спросила я.
Учитель ответил, что она сама скажет мне об этом, когда приедет, а когда я поинтересовалась, где она живет, заявил, что пока не знает, но у него есть способ передать ей наше письмо.
– Это, должно быть, – сказал мне Мариус, когда я обо всем ему рассказала, – какая-нибудь бедная родственница. Особа, которую рекомендуют Костели, должна быть такой же голодной, как и этот бедняга кюре. Ну, мне-то все равно, какой она будет. Думаю, теперь мне уже недолго здесь оставаться.
Мариус уже некоторое время говорил о своем отъезде, и каждый раз мое сердце сжималось, а глаза наполнялись слезами. Привычка жить вместе с ним составляла половину