– Что, Дениза опять сойдет с ума и такой и останется? – спросила я со слезами.
– Нет, нет, это пройдет… Но вы действительно думаете, что она была безумна?
– Да, я это знаю, – ответила я, – старая Жасента рассказала мне обо всем.
Фрюманс сделал вид, будто сомневается. Он волновался, видя, как все это на меня подействовало, поскольку, в противоположность Денизе, был убежден, что детей следует оставлять в полном неведении о темных сторонах жизни.
– Спать и расти, – часто говаривал он, – вот и все их заботы. То, что этому мешает, просто отвратительно.
Как бы взволновался и опечалился бедный Фрюманс, если бы заподозрил, что я слышала безумные слова Денизы и мой встревоженный ум уже пытался разгадать секрет! Почему служанка обвиняла его в том, что он влюблен в меня? Но прежде всего, что такое любовь? Разве это слово не было выдумано для легендарных Амадисов и Персине[10]? Разве это не то же самое, что дружба или, в крайнем случае, ее квинтэссенция, романтическое чувство, способное подвигнуть человека на великие дела? Каким образом могло случиться, что Фрюманс влюбился в меня и мечтал когда-нибудь на мне жениться, ведь в свои двадцать три года он казался мне старым, будто дедушка? В конце концов он сказал: Нет, это было бы дурно, – и я ему поверила. Пытаясь проникнуть в эти неразрешимые и тем не менее опасные для моего возраста вопросы, я молча преодолела оставшуюся часть пути. Фрюманс решил, что мой сосредоточенный вид объясняется неприятной сценой, свидетельницей которой я стала, и проникся уважением к моей чувствительности. Когда мы подошли к замку, учитель взял меня за руку и сказал:
– Не думайте, что вас надолго разлучат с вашей кормилицей. Она обязательно выздоровеет.
– Значит, бедной Денизе все же придется уйти?
– Думаю, что недолгая отлучка пойдет ей на пользу. Доктор скажет, что нужно делать.
XIII
Уж не знаю, то ли Фрюманс предупредил мою бабушку, то ли сама Дениза рассказала ей вечером о своем психическом расстройстве. Мне показалось, что все в доме несколько обеспокоены. Бабушка велела поставить для меня в ее комнате маленькую кровать. Моя спальня всегда находилась рядом со спальней Денизы. Неужели все боялись, что служанка причинит мне вред? Я не могла в это поверить. Когда приступ прошел, бедная женщина стала оказывать мне такие же пылкие знаки внимания, как и всегда; в последующие дни мне даже казалось, что, удвоив свою заботу, она стремилась доказать, что действовала как в лихорадке и я по-прежнему оставалась ее кумиром.
Я видела огорчение Денизы, ее раскаяние и была с ней более ласкова, чем обычно. Соответственно, возросли ее экзальтация, ее привязанность ко мне. Не сомневаюсь, что Дениза была искренна. Она очень огорчилась, когда бабушка запретила