Вздрогнув, Никита очнулся, встал, загасил остатки костра и полез в шалаш, стараясь не думать о пригрезившимся. Чтобы не донимали комары, он закрылся солдатским кафтаном.
Уснул Никита сразу же, как куда-то провалился и стал ему сниться другой сон. Вроде бы было утро. Шел он к роднику умываться. А у родника под березой стоит его мать нарядная, но какая-то неживая, прозрачная и молодая. Не испугался солдат, только остановился на тропе и стал ждать, что та ему скажет. А мать протянула руки вперед и заговорила грудным голосом с печалью:
–Здравствуй, Никитушка-кровинушка моя! Мать я твоя, только бестелесная. Сокол мой, очень долго ты служил, извелась я от тоски по тебе и умерла. Душа моя встречает тебя, потому прозрачной гляжусь. Ждала я тебя здесь у живого родника. Больно хотелось вперед всех тебя увидеть и слово тебе ласковое сказать. Вот увидела тебя и говорю: могучий ты стал да ладный, в деда пошел, значит, тоже долго будешь жить. Ему сейчас больше ста лет, а он еще не сдается, с хозяйством управляется. В свободное время сюда в Колдыбань на гнедом мерине ездит. С пчелами он возится здесь в бору. Это его шалаш и колоды с пчелами им на сосны повешены, штук сорок их тут. Дед тебя со службы ждет, для тебя старается. Последний ты у нас в роду. Но ты не унывай. В твоем роду мужики-богатыри до сорока лет росли и до ста лет от них бабы рожали. И твоя жизнь еще впереди. Слышь, Никитка, обязательно, чтобы у тебя сын был, внуки. В твоих потомках наше возрождение. Прощай, дитятко мое, солнышко! Живи долго! Дома тебя мой подарок ждет!
Лицо матери заколыхалось и стало таять. Никита спохватился, руки протянул к матери и закричал:
–Мама, не уходи!
Но было уже поздно. Мать растворилась в воздухе. От своего крика и проснулся солдат. Поняв, что это был с ним опять сон, он стал приходить в себя, твердя молитву и, успокоившись поднялся с лежанки и вышел из шалаша.
В бору было уже светло. Крупная роса выпала на траве и кустах подлеска. Никита понял, что ему до схода росы о продолжении пути и думать нечего: версту не пройдет, а вымокнет до нитки. Ночной сон не выходил у него из головы. Желание появилось у солдата лес посмотреть, как будто кто его в спину толкал в бор. Никита не стал противиться странному желанию и пошел по косогору в сосновую рощу размышляя.
«Пройтись надо по сосняку, а вдруг и вправду здесь дед Родион колоды с пчелами понавешал».
Пройдя шагов сто по старому редколесью, Никита издали увидел на одной высокой сосне что-то привязанное, наподобие колоды. Он подбежал ближе к сосне, и его сомнения рассеялись. К сучку сосны на большой высоте мочальной веревкой была привязана долбленка с пчелами.
–Господи, Иисусе Христе! – запричитал Никита, – похоже, это одна из сорока колод, про которые мне мама во сне вещала. Мама, родненькая? Неужто это правда, что ты умерла, и я тебя больше не увижу. Не хочу этому верить. Желаю тебя живой увидеть. И думать о плохом не хочу. Мало ли кто здесь долбленку повесил, не один мой дед пчелами промышляет. Что это за наваждение нашло на меня здесь? Не Колдыбанский