–Ладно, езжайте, – сказал он, – я на своих двоих с удовольствием пробегусь.
–Тогда не отставай. Умеешь, увалень, бегать-то?
Резко повернулась кругом Огашка-Сирота и направилась, было к карете, но тут она краем глаза увидела в палисаднике в зарослях малины притаившуюся женщину, одетую в темное до земли платье и повязанную до глаз темной косынкой.
«Вот прижухалась, кулугурка, стоит и подслушивает».
Огаша-Сирота остановилась. Она поняла, что это мать Никиты-лапушка Груня.
«Вот любопытная, чертова баба, как это я сразу не заметила».
–Здрасте, тетя Груня, – крикнула она в палисадник и заулыбалась, – а я вас только сейчас увидела, извините. Дочь Авдотьи Чирковой я. Мать мне о вас много рассказывала, как вы с ней в Сызрани учились, кажись, даже дружили. Груня в ответ не проронила ни одного слова, продолжая глядеть на приезжую, хмурым, недружелюбным взглядом. У юной ворожеи недолго играла на лице вымученная улыбка. От тяжелого, раздевающего до гола взгляда суровой кулугурки, осеклась и сникла, спешно поклонилась и побежала к карете.
Провожая осуждающим взглядом легкого поведения девочку- подростка, Груня в сердцах прошептала:
–Вот она змея подколодная объявилась, не запылилась. Сон в руку. Вторая Авдотья Непутевая, такая же глазастая и языкастая. Ни совести, ни скромности, при первой встрече, готовая броситься на шею первому встречному. Молодая, а ранняя. В подружку навязывается моему Никите. Только ее ему не хватает. Ну, уж не бывать этому. Пусть она любовь крутит с мирскими, а не с кулугуром. А может и не отстать. Все зависит от того, с какой целью она сюда приехала. Может даже по заданию матери или какой банды. Всяко может стать.
У лапушки Груни под ложечкой заныло, испарина выступила на лбу. Почуяла она беду неминуемую.
«Как уберечь сына? Хорошо, что Бог упредил событие, знать мне дал вещим сном. С Никиткой непременно надо поговорить. Порчу, проклятая, напустить может, отравить. Чирковы, такие, враз облапошить могут, на разбой только и способны. Господи, спаси и помилуй мое единственное чадо. Обед дам совсем хмельное не пить, мясо не есть, только прикрой всевышний его от зла и корысти. И мне дай разум, терпение, чтобы свалившиеся на меня невзгоды пережить и не ожесточиться. Главное, мне сына сохранить и свою душу не потерять. Об этом тебя молю!»
Взяв в горсть полу длинного платья, Огашка-Сирота поднялась по крутым ступенькам. Кучер, прикрыв распахнутую настежь дверь, взмахнул кнутом. Рысаки рванули с места в карьер, как будто того и ждали.
«Крутая девчонка, – подумал Никита о юной барышне, – сама пигалица, а тоже гнет из себя. Мы здесь в лесу тоже не лыком шиты. Это я-то неуклюжий медведь? Ну, погоди!».
Кровь могучих предков закипела в жилах молодца, и он бросился вдогонку за экипажем.
Кучер глаза вытаращил, когда увидел долговязого отрока- переростка, обгоняющего рысаков. Он вскочил, огрел кнутом коренного и заорал:
–Но!
Рысак заржал от боли и незаслуженной обиды, куснул стременного. Тот понял вожака и рванул стремена.
Озлобленные