– Не удивляйтесь, мадемуазель, – с понимающей улыбкой Иван Акимович вытер глаза. – Семья – это все, что у меня есть. Подобно всем родителям, я мечтаю о лучшей доле для них, готов в лепешку расшибиться. Но иногда с ужасом понимаю, что времени для детей у меня не остается вовсе, и это весьма и весьма скверно. Ирина хворает, а я бессовестно переложил заботы о Мите и Варе на ваши плечи и на плечи нашей заботливой Груши.
Грушей профессор звал Аграфену Денисовну – домоправительницу, экономку и непревзойденную стряпуху, которая некогда была дворовой девкой в семье жены профессора, а потом стала ангелом-хранителем всего профессорского семейства. Чуть грубоватая, она, однако, обладала золотым сердцем и болела о семействе «Иринушки» как о собственном.
– Грушенька, ты нам как мама, – как-то сказал четырехлетний тогда Митя, прижимаясь к снежно-белому переднику Груши.
– Не говори глупости, Митя, – Аграфена нахмурилась. – Ваша маменька приболела, вот я ей и помогаю. Мама у вас Иринушка, она вас любит и заботится каждую минуточку своей жизни.
Мальчик промолчал, но, судя по нахмуренному лбу, мнения своего не изменил. И все годы до описываемых нами событий продолжал относиться к Груше куда лучше, чем к матери.
Маша поначалу опасалась суровости Аграфены Денисовны, но потом поняла, что та подобным образом пытается скрыть свои чувства к детям «Иринушки». Увидев, что «мамзелька» приняла детишек всем сердцем, стала к ней относиться так же заботливо, как и ко всему семейству профессора.
– Ишь ты, худенькая какая… Скажи-ка мне, Иван Акимыч, мамзелька-то девочка совсем, верно, годков пятнадцать ей?
– Шестнадцать, думаю, Груша. Да ты сама спроси у нее.
– Спрошу, мне чиниться нечем. А вот только, думается, кормят мамзельку в институте ихнем скверно, раз она такая худющая. И ее подружки, поди, в черном теле содержатся.
– Я бы не сказал так, но, думаю, ни одна девушка не в силах отказаться от лакомства.
– Да что там лакомство, Акимыч! И деткам, и мамзелькам кушать надо хорошо! А то, гляди ты, ни кожи, ни рожи, одна коса да глазищи синие сверкают. Ты уж прости меня, но я девицам собирать корзинку буду, пусть порадуются домашней-то еде. А Машенька и привезет подругам своим и увезет…
– Ты настоящий ангел-хранитель, Груша!
Та всплеснула руками:
– Ну что ты говоришь такое, Акимыч! А еще профессор, в ниверситетах учительствуешь! Как же иначе? Твоих деток кормить, а мамзелька пусть святым духом питается? Поди ж, и она, и ее подружки-то годами стен родного дома не видят.
– Это верно, некоторые только после выпуска домой вернутся.
– Ну вот ты сам, Акимыч, посуди. Как же не накормить детушек, как не приголубить? Сиротки-то… Хоть и мамки с папками есть, а все