Сказать, что я была потрясена, ничего не сказать. Вдруг стало плохо. Когда писатель пишет, что мир рушится, это означает, что люди, вещи и события становятся другими или исчезают вовсе. И это больно. Перемены – это когда болит, впрочем, настоящие муки тогда были еще впереди.
Стало меняться все вокруг. То, что раньше казалось простым, сделалось вдруг непростительно сложным. Несколько раз крещение откладывалось по причине обострения болезни и занятости священников. Я злилась, суетилась, жаловалась, еще не понимая, что сражаюсь не с конкретными фигурами, а с представителями другой реальности.
Но Бог милостив. В день Спиридона Тримифунтского священник добрался-таки до квартиры, в которой тихо угасала жизнь. Как оказалось, молодой батюшка в прошлом был студентом мединститута, он даже шутливо примерил медицинскую шапочку и нашел, что она ему не идет, когда ее носил – был безбородым и безусым…
Я, плотно закрыв дверь, ушла в другую комнату, но коврик оказался прижатым, и дверь в самый сокровенный момент исповеди распахнулась, и, побежав закрывать ее, я услышала:
– Вы аборты делали?
– Да, а как же…
– Прости Господи…
– Ну знаете, – продолжала собеседница, – я недолго абортировала – года четыре. Это тысяч восемь примерно, мы три раза в неделю оперировали – понедельник, среда, пятница. Потом я сказала: все, не могу больше, пошлите меня переучиваться на кого-нибудь, только бы лечить, а не убивать, лечить какие угодно болезни, тогда мне разрешили поменять квалификацию, решили, что я немного того, я же некоторых пациенток отговаривала от этого шага, а это для советского врача непростительно.
– Восемь тысяч человек – это целый город! Вы убили целый город…
Я покаялась батюшке в том, что стала невольной свидетельницей чужой тайны, и он, сняв с меня епитрахиль, коротко произнес: «Напиши, что слышала».
Так у меня появилась первая крестница с именем Надежда. По странному стечению обстоятельств, когда-то родители хотели мне самой дать это имя, но передумали, решив, что новая жизнь – плод совместной любви, будет надеждой при любом имени. А новоокрещенная Надежда, прожив еще около четырех лет, благополучно отошла в мир иной, отпевала я ее уже заочно, потому что жила в другом городе и не было возможности присутствовать на похоронах.
Когда-то я спросила, о чем она мечтала в детстве, и она, не задумываясь, ответила: изобрести лекарство, продлевающее жизнь. «Представляешь, – мечтала она, – услышать бы сейчас, что скажет Сахаров, или послушать песни Высоцкого».