Но блокнот… Блокнот должен быть. Настя любила писать, писать именно ручкой и именно на бумаге – в этом присутствовало что-то таинственное – выведенные ее собственной рукой небрежные закорючки казались Насте таинственными символами, в которых наряду с обычным их значением – передачи звука, скрывалось нечто большее, волшебное и магическое.
Да, пожалуй, Настя вообще несовременна. Грубо говоря, консервативна. Вот и электронные книги ей не по сердцу. Шуршание потасканных от времени страниц и специфический запах потрепанного переплета она никогда не променяет на бездушный дисплей и мертвые роботы-кнопки.
Андрей Игоревич – вывела Настя сверху, над основным текстом. Буквы – неаккуратные, неразборчивые, совсем не женские – казались, тем не менее, очень гармонично связанными друг с другом. Да, пожалуй, это имя, написанное другим, более каллиграфическим почерком смотрелось бы чудовищно пошло. Но вот именно так – небрежно и нарочито легко – так и должно быть выведено имя такого шикарного мужчины…
А какого, собственно? Что это ее, Настю так замкнуло на этом, будем беспристрастно объективны, пожилом человеке? Сколько ему, интересно лет… Ага, вот тут информация подобрана ее помощницей, Сонечкой. Ну-ка, ну-ка… Посмотрим. 1955 год рождения. Что ж, не так уж он и стар. Пятьдесят семь лет. А выглядит моложе…
Или наоборот, старше?
Судя по поджарой фигуре и в целом, по ощущению энергии – моложе. А вот если уловить то, что тщательно скрывается за стеклами его изящных, судя по всему, очень дорогих очков, то невольно возникает ощущение, что перед тобой столетний старец, скоротавший последние пятьдесят лет в закрытом монастыре.
От случайной мысли про монастырские стены у Насти пробежал мрачный холодок по спине. Так было всегда. Еще с детства. На одной из школьной экскурсий, едва переступив ворота монастыря в городе Боровске, Настя неожиданно заплакала от переполнивших ее невиданно сильных, острых эмоций. Ощущения не были плохими, или страшными, нет. Просто их натиск если и можно было бы сравнить с чем-либо, то лишь с агрессивным нападением волн при девятибалльном шторме. Необъяснимые чувства имели такую силу и глубину, что детская психика оказалась не в состоянии с ними справиться. Настя рыдала безостановочно, до тех пор, пока ее не вывели за ворота и не усадили в автобус – отдохнуть. Едва опустившись на сиденье, она закрыла глаза и окунулась в забытье. Насте тогда в этом святом месте привиделись очень странные вещи. Монастырская келья в деталях – очень подробных и милых. Зазубринки на куцем подоконнике из белого камня, кусочек хмурого неба и ласково шелестящая ветка тополя в узеньком окошке… Потом появился какой-то странный старик в драном тулупе, который ласково, по отечески гладил Настю по голове и приговаривал заботливо: «Ниче, ниче… Будя, будя… Повидаешь еще, дочка, повидаешь. Дождешьси… Ниче… Ниче…» От