Мирьям выключила газ. Потом встала, оправила свою помявшуюся одежду, подошла к кухонному окну, подняла ставни и раскрыла створки, впуская свежий воздух. Перешагнула через лежащую мать, даже не взглянув, обошла всю квартиру и открыла все окна, чтобы утренняя прохлада развеяла смертельный яд. Проветривать придется долго. Когда Мирьям вернулась на кухню, Роза уже удалилась к себе в комнату и с похоронной мрачностью растянулась на высокой узкой кровати, будто изваяние в мраморном склепе – не то Грант, не то Ленин.
– Ты меня убиваешь, – изрекла Роза, каким-то радаром уловив приближение Мирьям к двери, хотя та и ступала на цыпочках.
Голова Розы не шевельнулась – и ее черные кудри, и седые виски казались высеченными в камне.
– Следую семейной традиции.
Заслужила ли Роза насмешки? Мирьям насмешничала, чтобы самой не лишиться рассудка.
– Не могу жить с тобой под одной крышей.
– Сначала я тебя убиваю своим уходом, да, а теперь ты сама меня выгоняешь?
– Ступай к нему.
Казалось, в Розе теперь говорила не мать, а какой-то ревнивый и самолюбивый шекспировский любовник – герцог, который материализует свои фантазии, превращая их в реальных соперников. И тогда Мирьям мысленно переоделась в мужское платье, подобно Розалинде, и тайком прокралась в святая святых общежития Колумбийского университета. Да она сейчас забралась бы куда угодно – лишь бы немного поспать после ночного бдения. В этой невозможной комедии Розе никак нельзя было втолковать, что ее роковое появление на сцене вконец разрушило хрупкий роман со студентом. Мирьям сомневалась, увидит ли она Портера еще хоть раз? Он казался теперь, – встраиваясь в шекспировскую фугу, звучавшую в ее голове, – каким-то персонажем из сновидений. Может быть, газ уже сделал свое дело – исподволь помутил ей разум? Лучше было оставаться в духовке – тогда бы она умерла. Шекспировские образы проносились у нее перед глазами: как и все нью-йоркские школьники, она выучила наизусть его пьесы намного раньше, чем могла хоть что-нибудь в них понять, и всю оставшуюся жизнь была обречена лишь соглашаться с тем, что Шекспир, оставаясь на своих старинных подмостках, давным-давно описал все мыслимые человеческие муки и глупости, какие только были или будут. Роза, просто помешанная на образовании, гордилась бы дочерью, если бы могла читать ее мысли. У Мирьям вдруг сделались ватные ноги, и она осела, как студень, на пороге Розиной комнаты. А Роза, возлежавшая на постели, оказалась на какой-то недосягаемой высоте.
– К кому – к нему? “Он” не существует, – прошептала Мирьям.
– Или ты возвращаешься в колледж, или собирай вещи и уходи отсюда.
– Только не в Куинс.
Две