Мужик покачал головой:
– Эта улица зовется Учунжу́ Сока́к Янги́н. – Он взглянул на остолбеневшего Агафонкина и, чуть помедлив, перевел: – Улица Третьего Пожара. Я знаю, еще дед мой здесь подметал. Мы – потомственные.
Агафонкин оглянулся, как любил оглядываться Платон Тер-Меликян в поисках ответов на заданные ему вопросы. Мир молчал, словно вопросы Агафонкина его не касались. Может, так оно и было.
Неожиданно мужик снова стащил с головы шапку, обнажив светло-вихрастую голову, на которой мелкой пудрой сразу начал оседать вновь пошедший несильный снег. Мужик уставился в землю, показывая смирение и готовность услужить.
Агафонкин оглянулся.
Мимо ехала небольшая арба, запряженная осликом. На спине ослика тяжелыми кожаными грушами с двух сторон свисали бурдюки с водой. Возница в светлом бурнусе натянул поводья, поравнявшись с Агафонкиным. “Не может быть, – отказывался верить Агафонкин. – Я же проснулся”.
– В дорогу собрался? – спросил Мансур. – Садись, урус, подвезу.
Мансур подстегнул ослика, и они под его ходкое цоканье двинулись по улице Бурденко к Садовому кольцу. Агафонкин оглянулся на Зубовскую площадь.
– Мансур, а статуя эта, с волчицей – Ромул и Рем, что ли? – спросил Агафонкин. – И где тогда Рем? И почему здесь? Она же в Риме должна стоять.
– Какие на хуй Ромул и Рем? – расстроился Мансур. – Зачем нам Ромул и Рем?! Это Лев Николаевич Гумилев сосет Священную Серую Волчицу Бозкурт, символ и защитницу Турана. Означает преемственность и доминирование тюркского элемента в Орде.
– В Орде? – Агафонкин совсем растерялся. – Где мы, Мансур? Снова в твоей евразийской мечте?
Мансур повернулся к Агафонкину:
– Ты, Алеша, отверг мою мечту и думал, я тебя отпущу? Думал, проснешься и все – Мансур с его глупыми галлюцинациями остался в старом сне? Нет, не хотел поверить в евразийскую мечту, теперь поживешь в пантуранской реальности.
Снег меж тем продолжал парить в воздухе, оседая на лицах и волосах, кружа перед глазами, туманя, заволакивая мир, отчего мир казался миражом еще бо́льшим, чем нынешняя интервенция Мансура. Агафонкин думал, как Мансур собирается держать его в своей галлюцинации: ведь кончится водка, кончится и его способность к гипнозу.
– Думаешь, я протрезвею, и гипноз пройдет? – Мансур подстегнул ослика, несильно шлепнув вожжами по серым бокам. – Нет, Алеша, останешься жить в нашей прекрасной Орде. Навсегда.
Он засмеялся и толкнул Агафонкина локтем в бок. Агафонкин тоже развеселился.
– Ну и останусь, что ж такого, – согласился Агафонкин. – Чем здесь хуже, чем было в России? Выучу половецкий, приживусь. А что за Орда, Мансур? Золотая Орда?
Они проехали поворот к Фрунзенской и въехали на мост. Посреди моста стояла еще одна статуя Священной Серой Волчицы Бозкурт, поменьше.
– Зачем Золотая? – Мансур стряхнул снег с бровей. – Золотая была и прошла, мы о ней еще поговорим. Наша называется Нефтяная Орда, – со значением сказал Мансур. –