Уехав с успокоенной душой, он по нескольку месяцев проводил в полузаброшенных монастырях и барских усадьбах, и к портрету Леры возвращался, когда доставало сил. Писал его Федор больше по памяти, лишь изредка доставая фотокарточку и мысленно обращаясь к ней. При редких встречах Лера никогда не интересовалась судьбой портрета, а самому Фёдору напоминать было неудобно.
В последовавшее лихолетье ремесло Фёдора совсем оскудело, и он, чтоб как-то поддержать свое утлое существование, начал потихоньку поторговывать на рынке. И тут Лера, спустившись с небес, разыскала его сама через общих знакомых. Судя по её взволнованному рассказу, Димыч, выполняя срочные заказы, надорвался, и ему срочно требовалась помощь.
Наконец, благодаря стабильному заработку, Фёдор ощутил некий вкус к жизни, и стал подумывать о своем доме, отдельно от матери с сестрой и поближе к столице. Тут фортуна улыбнулась ему опять, и с помощью Димыча и Леры удалось приобрести небольшой домик на окраине Тарусы. Городок в излучине Оки манил своим неброским раздольем еще со времен студенческих поездок на этюды. Вскоре, познакомившись в местном ресторанчике с художниками – ревнителями старины, Фёдор вернулся к прежнему ремеслу и стал колесить по весям, возрождая порушенные церкви и с ними старый уклад и культуру.
Как-то по возвращению из очередной поездки он прикипел к одной местной безмужней бабёнке, находившейся в самом расцвете женского естества. Прогуляв несколько дней кряду, он с тяжёлой головой очнулся от бурных взаимных ласк и, глянув на округлости спящей подруги, игравшие оттенками перламутра в сумеречном утреннем свете, разыскал карандаш и этюдник, и в горячечном экстазе стал торопливо наносить ощущения на бумагу, стараясь не упустить ни одной, сколь-нибудь мелкой детали. Почувствовав его ощупывающий взгляд, сожительница приоткрыла глаза и испуганно уставилась на Фёдора. Потом быстро прошлёпав босыми ногами, подошла к живописцу, мельком глянула на рисунок и, после секундного размышления решительно отобрала и разорвала на мелкие клочки.
– Другим карандашом у тебя лучше получается, – заметила она со смешком и увлекла за собой обратно в койку.
После этого случая выступать в качестве обнажённой музы, бабёнка всякий раз отказывалась наотрез:
– Сам разглядывай, сколь душе угодно, а другим это ни к чему! Я же не шалава какая-то…
Со временем Фёдор смирился и после любовных утех отпускал разомлевшую Нюшку на побывку к родным, а сам отправлялся к косогору Оки, где за неспешным писанием пейзажей окончательно приходил в себя.
Если складывались обстоятельства, он приглашал Димыча, а тот обычно захватывал нуждавшиеся в реставрации полотна. Этот приработок был для Фёдора крайне важен в зимние месяцы простоя. Внешне они по-прежнему оставались друзьями, но время потихоньку брало