Не контролируя свои действия, Диман отвернулся, и снова, уже специально, с силой ударил держаком по кузову.
Тр-рах!
Из-за спины раздался крик Аспирина:
– Ты чего?! Совсем уже?!
Затем – чувствительный толчок в спину:
– Ну?
Костёр будто дожидался. Выпустил из рук держак? и с выдохом, резко обернулся. На миг перед глазами поплыло. Не обращая внимания на выглядывающего из-за грузовика водителя, сгрёб напарника в охапку.
– Зайцы, говоришь? – На щеке друга чернела полоска мазута, на подбородке светло-зелёный завиток нитки от рукавицы, пыльные волосы, когда Аспирин попытался вырваться, взметнулись русыми брызгами. – А?
– Ты ч-чего? – задушенно прохрипел напарник.
Диман продолжал трясти.
– Тебя спрашиваю? Что в субботу сказал? Помнишь?
– Отпусти! – закричал вдруг Спирин, неожиданно легко вырываясь из захвата. – Пошёл ты, псих долбаный!
Дмитрий занёс руку для удара и остановился, сник. Это же Мишка. Друг. Перед глазами снова всё закрутилось, и грузовик оказался сбоку. В нос ударил запах нагретой солнцем щебёнки и машинной смазки. Надвинулись бледные тени.
– Вот ведь… – Костёр сел ровнее. – Хреновенько что-то… – Громко закашлялся, подавившись слюной. – Никак… после ночи не отойду.
Михаил опустился рядом. На лице тревога, а в серых глазах – то же странное выражение. Сзади подбежал водитель, под ногами противно хрустела щебёнка, испуганно посмотрел на Кострова, закрутил, как филин, башкой:
– Э-э… вы чего? А? Чего это с ним? – Протянул к Димкиному плечу руку, но на полпути передумал и боязливо отдёрнул.
– Он не заразный! – услышал Дмитрий сердитый Мишкин возглас и грустно улыбнулся. Не заразный? Мысль интересная.
– Да я ничё… ну… давай тогда… это… поднимем? – попытался оправдать испуг водитель. – А? Застудит чего… на земле-то.
– Не надо. – вяло запротестовал Костёр. – Сейчас отойду.
– Угу. – Мишка покачал головой, совсем как мужик с перстнем. – Нет уж, давай вставай. – Коснулся плеча. – И вали домой.
Домой? И ты туда же. Не хочу я домой, страшно мне там…
И тихо застонал, раздавленный камнепадом воспоминаний.
Мама…
На полу. Одеяло запуталось в ногах, ночная рубашка едва прикрывает худую бледноту бёдер. Ему даже кажется, он видит… нет, успевает отвести глаза и пятится к выходу. Спотыкается о порог, скрюченные пальцы хватаются за косяк, но всё равно с грохотом падает. Нет… перед этим громко вскрикивает, почти как мать. Она тоже кричала, звала на помощь, чувствовала, ей становится хуже и начинается приступ, но не могла докричаться.
Он просто не шёл.
Потому что последнее время она кричала слишком часто,