Есть такие события – вроде совместного сидения на сосне в метре от открытой зубастой пасти или, например, суточного блуждания в темноте, где единственное живое существо – твой непутевый спутник, – после которых вы уже не можете ненавидеть друг друга.
Что-то меняется. Приветствия произносятся другим тоном, так же как проклятия, которые колют не больше, чем сухая травинка.
Теодор даже зашел в гости к Шныряле, и в этот вечер она открыла ему истинное имя.
– Да, кстати, – нехотя проговорила девушка. – Меня Дикой звать.
– Дика, – задумчиво повторил Тео, словно пробуя имя на вкус.
Процесс открытия имени не зря затягивался. Это у людей все примитивно и нет границ дозволенного, а имена издревле считались частью человека. Открытие имени – дело ответственное. Зная имя, можно навредить. Так что назваться незнакомцу – значит, что он не незнакомец вовсе. «Дика, – подумал Теодор. – Если есть люди, которых другим именем не назовешь, – это такой случай».
– Тебе подходит, знаешь ли.
Девушка ухмыльнулась, незлобно, может, даже доброжелательно (насколько для ее скверного характера было возможно), и небрежно спросила:
– Тео… ты это… чай будешь?
– Я пью только из мяты или полыни.
– Вот как. Насыщенный аромат горечи? Невыносимо едкий на вкус? Обожаю!
Оба ехидно расхохотались, однако это был дружеский хохот. Они были странными, и обоих встречали как врагов. Шнырялу шпыняли кладбищенские за острый язык. Теодора люди недолюбливали за угрюмость, а когда он был маленьким, так и вовсе ненавидели.
Девушка отвернулась к очагу помешать питье. От кастрюли, в которую Дика бросила пучок сухой травы, поднялся знакомый запах полыни. Легкие Тео наполнились теплым воздухом, согретым крохотной печуркой, а тревоги вылетели из головы прочь. Даже постройка, похожая на будку, стала уютней.
Домик Шнырялы находился недалеко от реки, в сумерках Тео часто встречал ее там, и они болтали на берегу, слушая, как вода тихо плещется у берега. Ветер аккуратно перебирал ветви, заставляя бусины почек просыпаться.
– У меня ничего нет. И я – ничей, – сказал Теодор.
Они лежали рядом на траве, смотря в ночное небо.
На миг в глазах Дики что-то проскользнуло – тень или жалость. А может, ничего.
– У меня, – заявила девушка, – есть я.
Теодор, приподняв голову, поглядел на воду. На берег набегали темные волны, на холме подвывал ветер. Казалось, в мире ничего нет, кроме этого, даже их двоих. Даже их не существует, и в этом было что-то от правды, потому как если тебя никто не видел, если о тебе не сказано ни слова – тебя нет.
Только ветер и звезды, только холодная темная вода были материальны и будут всегда.
– Послушай… – Теодор закинул руки за голову и уставился на комету. –