– И вот, едва я ее чуть не поймала, раздались эти звуки… Колыбельная! И ворона исчезла.
Только Санда это сказала, как на пригорке показалось белое пятно. Девочка вскрикнула: «Это она!» – и бросилась к большой птице. Санда не знала, что за тем скатом растет старое дерево, старее кладбища, старее Китилы, старее мира.
Дерево проросло когда-то из семечка, оброненного Балауром. Оно пристало к его крыльям во время ужасного налета, упало – и пустило корни в землю, оживленное его зловонным дыханием. Рос Ольшаник и рос, год от года прибывая в ширину и высоту, и чуял ветры, вылавливая эхо ссор и злобных клятв, ухватывал любую ярость от рыбаков и тянул черные соки земли, отчего сердце его пробудилось, и обрел он странную, но сильную жизнь.
В корнях древнего злобного древа всегда прятались иеле. И туда же кинулась Санда, желая поймать белую ворону. Ворона хрипло каркнула, и Теодор увидел, что едва Санда вскочила на бугор, как исчезла, словно провалилась под землю. Теодор бросился к ней, перебрался через скользкий склон, испачкав руки в земле. Там, у Окаянного омута, была ложбинка с гладким песком, пахнущим тиной, с бревнышком, словно кто-то все подготовил для проходящих мимо, а ложбинку прикрывал сверху гигантский Ольшаник. Ветви упирались в небо, корни уходили к самому дну земной тверди, и владел Ольшаник всеми тропами, омутами и течениями, всеми норами в этом лесу. Был он здесь всему хозяин. Давний и лютый правитель леса, не знающий прощения и ненавидящий людей.
Едва нога Санды коснулась берега, когда она грохнулась с холма, раздался глухой скрежет. Она упала перед огромным извилистым корнем, который змеем выгнул спину из земли. Стукнулась носом и затихла, испуганная громким скрипом, раздавшимся в ночной тишине.
– Скр-скрррр… – Ольшаник потер в земле корнями.
Не успел Теодор крикнуть, а Санда вскочить, как среди корней отворилась дверь. Скрипнула, распахнулась – и девчонка рухнула в яму, испуганно заверещав и вцепившись пальцами в траву. Ольшаник разом вздрогнул, надвинулся грозовой тучей и навис над ней. Нагнул исполинскую голову и загудел, оглашая ночь страшным деревянным воплем.
Земля просела, корни зашевелились – и Санда стала медленно уходить под гигантские корни. Теодор на миг застыл. Он впервые видел, чтобы деревья двигались! А гигантское древо ожило. Тео огляделся – на помощь позвать было некого!
Санда кричала, глядя на него, и в ее глазах плескался ужас. Теодор глубоко вдохнул, сбежал с холма и упал перед девочкой, крепко обхватив ее запястье. Он потянул на себя, и Санда закричала от боли.
Теодор, сцепив зубы, тянул ее на поверхность. Казалось, у него получается, как вдруг земля вздрогнула, внизу раздался гул, песок задрожал, посыпался, листья зашелестели, задул ветер, корни разошлись еще шире, и Санда рухнула вниз с хриплым криком, а Теодор, держащий ее за руку, нырнул следом.
Земля гулко двинулась, пошевелила корнями, и дверь за Теодором и Сандой захлопнулась.
Лежа в темноте под землей, они думали, что это