Андрон вдруг прервал проповедь, встал на колени и с распростёртыми для объятий руками пошагал к ней.
Все адепты в горнице последовали его примеру. Евдокия впала в ступор. Её мозг решительно отказывался понимать и оценивать, что происходит вокруг.
Горница заполнилась криками, воплями и истеричным плачем. Хлысты, вставая на колени, преклонялись перед ней. Все слёзно просили, чтобы отверзла она уста, наполнилась духом и прорекла бы общую судьбу кораблю.
Евдокия слышала их просьбы и восклицания, но… Но она пребывала в такой растерянности, что не знала, что отвечать им.
– Скажи нам, блаженная… Вещай слова пророчества! – взмолился Андрон, крестясь обеими руками. – Пролей из чистых уст своих сказанья несказанные!
– Плохо мне, пить дайте, – прошептала с несчастным видом Евдокия. – Дышать мне нечем, дайте пить!
Кто-то подал ей бокал, и она с жадностью выпила до дна похожий на чай напиток.
– У-ух, – прошептала девушка и попыталась выйти из комнаты. Но стоявшие вокруг хлысты не позволили ей сделать и шага.
– Вещай слова пророчества, богородица! – просили они. – Пролей из чистых уст своих сказания несказанные!
И вдруг глаза Евдокии засияли диким, исступлённым блеском. Она закричала нечеловеческим голосом, затряслась всем телом и, исступлённо озираясь по сторонам, всхлипывая от душивших её рыданий, повалилась на пол.
Хлысты замерли, вскочили с колен на ноги, и…
– Накатил! Накатил! Станет в слове ходить! Пойдёт, – пошёл восторженный голос по горнице.
Хлысты запрыгали на месте, выкрикивая:
– Ой, эва, ой, эва! Накатил, накатил! Ай, дух! Ай, дух! Эка радость, эка милость, эка благодать, стала духом обладать!
Евдокия корчилась, лёжа на полу, в страшных судорогах. Из груди вырывались болезненные, жалобные стоны. Но никого из хлыстов не встревожил её неожиданный припадок. Все были рады ему. С набожным восторгом они выкрикивали:
– Накатило! Духом завладела! В молчании он открывается!
– Экая сила в ней вдруг проявилась!
– Великая благодать!
– Велик в ней дух!
Лишившуюся сознания Евдокию унесли за печь, а в горнице начались радения.
В то время, пока сектанты распевали голоссалии, Андрон и Агафья склонились над кроватью, на которой тяжело дышала и металась в бреду Евдокия.
– Ты что с ней сотворила, змея? – процедил сквозь зубы старец, покосившись на богородицу. – Ты что, отравила её, стерва?
– Как ты велел, так я и сделала, – огрызнулась Агафья. – Дала ей напитка испить, разума лишающего. Ничего, маленько её поломает, покорёжит – и в себя придёт.
– А если не придёт? – засомневался Андрон. – Эка как её корёжит, глядеть страшно.
– Ничего,