– Да-да! Да-да! Да-да! – трижды повторил другой, более писклявый. Очевидно, это была женщина.
Довольно просторная келья была еле освещена единственной горевшей свечой у зарешеченного окна. Сивере сразу сообразил, что он попал не к Комамберовым. За столом сидели три или четыре человека, головы их были покрыты капюшонами. Перед ними стояли слабо мерцающие восковые фигурки, не более двадцати сантиметров, а в самом центре – голый череп с пустыми глазницами. По лицам этих людей блуждала тени, искажая черты.
– Не тот, не тот! – заверещал кто-то из них. Кажется, из второй супружеской пары.
– Пардониссимум… – пробормотал сконфуженный Александр Юрьевич. – Я только хотел спросить…
– Вон! – рявкнул еще кто-то громовым басом.
Сивере торопливо прикрыл за собой дверь. «Черт-те что творится!» – с раздражением подумал он. Затем, набравшись смелости, подошел к келье номер восемь и пару раз стукнул. Пришлось немного подождать, прежде чем из-за двери донесся глухой голос литературного «гения»:
– Кто?
– Я! – отозвался Сивере. – Валентин Данилович, вы обещали дать мне почитать ваш трактат. Я верну утром.
– Потом. Не теперь, – ответил с той стороны Комамберов. – Мы творим. Мы думаем. Уходите.
Александр Юрьевич почесал затылок, в сердцах плюнул на дверь и направился к номеру Анны Горенштейн. Самое удивительное, что ему уже вторую ночь совершенно не хотелось спать.
4
Волнующе-мраморная вдова в этот полночный час была особенно привлекательна: за блеском темных глаз, тонкой полуулыбкой, внешней строгостью лица угадывались тайные страсти, а легкое открытое платье лишь подчеркивало изящество фигуры. Горело несколько свечей, из магнитофона лилась приятная музыка. На столике в вазочке лежали фрукты, стояла бутылка сладкого вишневого ликера. И умопомрачительный запах вокруг – аромат дорогих духов, каких-то цветов, осенних листьев.
– Вы пришли! – констатировала Анна. – Садитесь же в кресло. Вам не мешает музыка? Хотите немного вина? Можете курить.
Александр Юрьевич, желавший с ходу выяснить, что же произошло прошлой ночью, несколько расслабился, сменив гнев на милость. Вся атмосфера в номере Горенштейн предполагала к задушевной беседе.
– Есть в вас что-то от византийской принцессы Анны Комнин, – издалека начал он, пригубив ликер. – Она жила в начале двенадцатого века, была чрезвычайно красива, умна, начитанна, писала стихи и рисовала картины. Сменила несколько мужей, испытав страстную любовь в объятиях великого магистра ордена тамплиеров. И даже грубые и невежественные крестоносцы почти боготворили ее. Именно такой я ее себе и представлял. Вы – это она наяву.
– Охотно верю, – вновь улыбнулась Анна. – А насчет супругов вы угадали: их было у меня четверо. Но браки оказались недолгими. Все мужья, к сожалению, умерли.
– Вот как? – подивился Александр Юрьевич. –