– Да, у твоего-то, любимца, перелом ключицы и вывих левого плеча, и там по мелочи: ушибы, ссадины, нос набок, вся история месяцев на семь, в травме Шаарей Цедек валяется, пес, – сообщил он с видимым удовольствием, уже спускаясь. Нафтали кивнул ему, что понял, ничего не сказал, а что тут, вообще, можно говорить, и закрыл дверь, вернувшись за стол к отцу.
– Нимцович, вот кто был главным теоретиком в шахматах, дерзкий малый, великий невезучий талант, – сказал старший Гарц Нафталию, который сел против него со спокойным видом человека, живущего размеренно и по заранее составленному известно кем плану. Иногда Джеф Гарц даже во сне передвигал фигуры, атаковал офицерами, поддержанными пешками, обычно белыми.
Отец поднялся с дивана и сделав два коротких шага, отодвинув по дороге стул, включил телевизор. Было совершенно непонятно, что он хотел там увидеть и узнать. Два раза в неделю он ходил вечерами мимо густых аккуратных кустов лавра в синагогу и учил Книгу. Синагога была ниже на той же стороне улицы, что и их дом. Старики, с которыми он занимался, были славными, относились к делу очень серьезно, ничего важнее этих вечерних сходок в их жизни не было. Джефа Гарца принимали всерьез, он их иногда удивлял проникновением в суть и пониманием. На стене его кабинета висела хорошая копия картины Писсарро с городом Парижем под дождем.
Все-таки старший Гарц был очень занятой человек, ему всегда было чем заняться и что сделать. Но вот это отцовское безумие, иначе не назвать, с телевизором было для Нафталия откровением и загадкой, этот вопрос тревожил Нафталия много лет. «На кого он похож, мой отец, – иногда думал Нафтали, глядя на смазанный возрастом профиль отца сбоку. – Наверное, на одного из отцов-основателей, на кого же еще он может быть похож, мой отец, собирательный образ. Из тех же мест, из черты оседлости. Кожа у него потрясающая, светлая и чистая, юноша позавидует». У Нафталия у самого тоже была замечательная кожа, генетика очень важна.
Сбоку на столе стоял деревянный подносик с хлебом и куском сливочного масла в склянке с молочным ножом в нем, так отец привык издавна и этой привычке не изменял. «Избаловался я», – как иногда он говорил, намазывая масло на хлеб и откусывая от него как от лучшего пятничного пирожного в булочной Гервица неподалеку от чудовищного здания телевидения. «Машину завтра пойду покупать, заработал, ха-ха, отец, пойдешь со мной?» – спросил Нафтали. «Решил уже, какую купишь?». – «Склоняюсь к «альфа-ромео – спорт», 2800 кубиков, а? Что скажешь, папа?».
Провалы в операциях части, в которой служил Нафтали, случались. Но о них, как и об успехах, известно было очень редко. Кому нужны поражения? Кто хочет о них знать, скажите? Все оставалось среди своих, иначе говоря, только сами ребята знали и командиры. За последние месяцы они пару раз не смогли завершить задуманное и запланированное, так получилось. Были погибшие,