Руфь. Элизабет Гаскелл

квадратных футов, которая поросла золотистым цветущим утесником, разливавшим в свежем вечернем воздухе свой нежный аромат. С одной стороны склон спускался к пруду с чистой синей водой, в которой отражался противоположный берег, крутой и обрывистый. Там в своих норах жили сотни ласточек-береговушек, которые сейчас развлекались тем, что кружили над прозрачными водами, время от времени изящно касаясь поверхности пруда краем крыла. Но, похоже, этот одинокий водоем облюбовали и многие другие птицы: по берегам сновали трясогузки, на самых высоких ветках утесника расположились коноплянки, а вокруг раздавались разнообразные трели еще каких-то невидимых певцов, прятавшихся в кустарнике и траве. На дальнем краю раскинувшейся внизу зеленой долины виднелся постоялый двор, больше похожий на ферму, чем на гостиницу. Он располагался в очень удачном месте у дороги, удобном для путников и их лошадей, нуждавшихся в отдыхе после подъема на высокие холмы. Это было длинное строение с целой кучей слуховых окон с наветренной стороны, совершенно необходимых на такой открытой местности, и множеством каких-то странных выступов и карнизов со всех остальных сторон. На фасаде имелась большая веранда с навесом, на гостеприимных скамьях которой одновременно могло разместиться с дюжину посетителей, желавших подышать свежим благоухающим воздухом. Прямо перед домом рос могучий платан, вокруг ствола которого также были оборудованы лавочки (как говорится, «такая сень по нраву патриархам»[7]). На толстой его ветке, тянувшейся к дороге, висела невнятная вывеска, однако искушенный путник, внимательно присмотревшись, смог бы догадаться, что она должна изображать короля Карла, прячущегося в ветвях дуба[8].

      Рядом с этим нечасто посещаемым, но уютным и тихим постоялым двором находился еще один пруд, использовавшийся для домашних и хозяйственных нужд; сейчас к нему после вечерней дойки пришло на водопой стадо коров, прежде чем вернуться на пастбище. Медленные и даже ленивые движения животных создавали ощущение сонного идиллического спокойствия. Чтобы поскорее выбраться на дорогу, пролегавшую мимо постоялого двора, Руфь и мистер Беллингем пошли напрямик. Цепляясь за колючие ветки утесника, утопая по щиколотку в песке, приминая мягкий вереск, который к осени покроет здесь все своим роскошным толстым ковром, пробираясь через заросли тимьяна и других ароматных полевых трав, они шли вперед, взявшись за руки и весело смеясь. Взойдя на вершину холма, Руфь замерла, восторженно любуясь открывшимся отсюда видом. Склон, поросший темными соснами, которые четко вырисовывались на фоне закатного неба, круто уходил в долину, протянувшуюся на десяток миль или даже больше. Лесистая местность перед ними была расцвечена всеми оттенками молодой весенней зелени, поскольку на деревьях уже появилась первая листва, за исключением осмотрительных ясеней, вносивших в пейзаж нежные серые мазки. Вдали на этом просторе были видны остроконечные крыши и башенки какой-то спрятавшейся за деревьями фермы, которую можно было отследить