– К сожалению, сударыня, – вмешался Игнатов, – все детали были соблюдены очень точно, вплоть до револьвера.
– Но откуда он взялся?
– Возможно, он находился в доме. Впрочем, мы занимаемся этим вопросом.
– А… – Клавдия Петровна собралась с духом. – А она не могла покончить с собой?
– Евгения Викторовна? – изумился следователь. – И зачем же ей было это делать?
– Не знаю, – мрачно промолвила Бирюкова. – Чтобы… ну… чтобы насолить кому-нибудь, к примеру.
Но она уже и сама поняла, что ее версия никуда не годится, и рассердилась на себя.
– Скажите, – очень серьезно спросил Игнатов, – вы действительно считаете, что госпожа Панова была способна на самоубийство?
– Я не знаю, – отозвалась Клавдия Петровна, морщась. – Не думаю. Но я не настолько хорошо знала ее, чтобы… И вообще…
«Да нет, все это вздор, – смутно помыслил поэт. – Прихлопнули ее, как пить дать прихлопнули. Или муж, которому осточертели ее шуры-муры, или любовник, который хотел от нее избавиться, или сын, который даже не хотел смотреть на нее за ужином… все время отворачивался… А в конце концов все постараются свалить на Ергольского. Ведь это он придумал, как ее будут убивать… Ну и поделом ему, – не слишком логично заключил Николай Сергеевич. – Живет себе припеваючи, как сыр в масле катается, в Петербурге его тексты ждут редактора, и мало того, что печатают, ему за его чепуху еще и деньги платят… нет, чтобы обратить внимание на настоящего поэта, такого, как я…»
– Поскольку госпожа Панова была убита именно так, как говорил господин Ергольский, сам собой напрашивается вывод: убийцей является один из тех, кто слышал его рассказ, – говорил тем временем следователь. – Или же человек, которому кто-то из присутствующих пересказал подробности – такое тоже возможно. Скажите, вы говорили с кем-нибудь о том, что было вчера за ужином? Обсуждали, так сказать, версии убийства… или нет?
Однако оба его собеседника могли с чистой совестью ответить отрицательно. Вчера вечером они вернулись домой. Нет, ни с кем из посторонних они ничего не обсуждали.
– Допустим, что так и было. Теперь я прошу вас хорошенько подумать, прежде чем ответить. Кто именно из слуг присутствовал при разговоре и мог слышать рассуждения господина Ергольского об убийстве?
– Да это было уже после ужина, – поморщился поэт. – Почти все со стола уже убрали, оставили только тарелку с хлебом и пару графинчиков, с водкой и наливкой.
– Не припомню, чтобы во время нашей беседы об интеллигенции и убийствах кто-то из слуг был в комнате, – поддержала его Клавдия Петровна.
– Хорошо. А как быть с садом? Мог ли кто-то, стоя в саду, слышать господина Ергольского? Может быть, вы кого-нибудь там видели?
Клавдия Петровна покачала головой.
– Боюсь, что нет… Я вообще сидела спиной к окну.
– Я тоже, – сказал поэт.
– И ни разу не смотрели в окно? Хотя бы машинально? – допытывался Игнатов.
Николай Сергеевич вздохнул.
– Может