Леха с мужиками идти на условия бандитов не хотели и искали разные возможности найти на них управу. Леха даже у бабушки спросил – нет ли у нее знакомых кого-нибудь из мафии, или из органов. У бабушки таких знакомых не оказалось.
– Откуда у меня, ты что, – говорила бабуля, – у меня вон сосед тоже от мафии вечно прячется. Ко мне приходит. Не знаю, как и помочь.
Сосед дядя Витя действительно часто заходил к нам – уходил в спальную и там подолгу сидел. Или по канату спускался из окна на улицу. Мы жили на втором этаже, и окна спальни выходили в заросший высокими деревьями сквер, так что можно было вылезти из нашей квартиры абсолютно незаметным. У подъезда Дядю Витю часто караулили подозрительные люди в дорогих машинах. Дядя Витя был директором цеха на металлургическом комбинате, его заставляли закрывать глаза на вывоз металла, но он был честным. Его постоянно ждали то у дома, то на проходной: разговаривали, угрожали, буквально не давали проходу.
– Вот же заразы, – часто сочувствовала бабушка соседу и сейчас повторяла все то же самое Лехе, – не дают житья честным людям! Нигде не осталось мужиков, одни хапуги. Но ты не отчаивайся. Как решил – так и поступай.
– Не понимаю, почему мы должны платить чужим людям за просто так. Нам деньги с неба не падают, – негодовал Леха.
– Бог им судья, все равно не доживет никто из них до лучших времен. Вон, их как стреляют, весь город в табличках – тут убили, там взорвали. Скоро пустой стены не останется.
– В милицию не пойду больше, мне там сразу сказали – лучше заплати и не беспокой нас. Ох, и вкусные лепешки у тебя, мать!
– Кушай, кушай, я и детям заверну. А на милицию, да, надеяться бесполезно. Да и что это за милиция, у нас вон девки с соседнего дома участкового нашего избили. Он к кому-то из них приставать начал – они и испинали его до полусмерти. И смех, и грех…
На прощание бабушка обещала Лехе молиться за него. Она это умела. Вставала на колени и до утра могла читать молитвы и плакать. Я верил, что она уговорит Боженьку помочь пилораме.
После того дня я заболел. Неделю не ходил в школу. К моему выздоровлению осень окончательно сдала позиции. Было уже совсем мерзко, бескрасочно и морозно. Я шел на уроки с заранее плохим настроением – по погоде. Заводской гудок встретил меня у самого подъезда, проводил до тополиной аллеи и повел по ней, ничем не перебиваемый – со стороны пилорамы не доносилось даже легкого стука. Потом в нос мне ударил запах пожарища. Помню, что ноги мои подкосились. И я все понял, ничего не увидев.
На месте пилорамы дымилась свалка угля и почерневшего металла.
С тех пор никого из рабочих я не видел, ничего о них не знал. По району ходили