Волки видно были не голодны: неубранных трупов людей и собак в начале войны было много, вот и не стали с Сюней связываться, отстали, своей дорогой пошли.
Потом, особенно по ночам, огоньки волчьих глаз ещё не раз преследовали Ксению. Круг их сужался с постоянным голодным упорством. Это было ежедневное противоборство маленькой смелой женщины и алчных ненасытных зверюг. Иногда ей по несколько ночей приходилось ехать от поля до поля, от скирды до скирды, а ведь там проезжих дорог не было. Поэтому, даже если Сюня упиралась вусмерть, то за ночь проходила не больше пяти-семи километров.
Сегодня же она столкнулась с волками в первый раз! Поэтому до смерти напугалась:
– Нет уж… Лесом я больше не поеду!
Недавний кураж её, на грани безумия, вдруг прошёл, и она ясно поняла, как близка была от смерти!
– А вдруг солома кончится?.. Да и не видать за ёлками ничего. Лучше уж – полями. Там и свекла неубранная попадается, и картошка мороженая. Пусть и крюк, но так надёжней. К утру вьюга неистовствовала ещё злее, но Ксения уже не могла оставаться на этом месте.
– Вдруг волки вернутся?..
Она опять впряглась, выволокла санки на дорогу и потащила… Шла и шла, а лес всё не кончался! Вдруг впереди чуть просветлело. Кажется, загавкали собаки, послышался стук топора. Вгляделась. Какой-то парнишка рубил на обочине сушняк. Подъехала:
– До Стрелецкого далеко?..
– Ещё порядочно…
– Передохнуть бы… Я с детьми.
– Да можно и у нас. Мы на отшибе живём. К нам немцы не заглядывают, только полицай один, Федька, да и тот – свой! Идём, что ли?..
Сюня попыталась сдвинуть сани. Они не слушались. Тогда парень положил в ноги детям собранный хворост, сунул топор за пояс и впрягся сам. Шли недолго. Парнишка привёл её на край села, в самую низкую, почти вросшую в сугробы избу.
Но над крышей вился дымок, и прямо с порога пахнуло спасительным теплом. Спрашивать – кто да что и какая это деревня – не стала.
– Расспросов сейчас не любят. Время такое… Спасибо, хоть пустили! Ведь жизнью рискуют! Чуть что – расстрел!
У печи на табурете, согнувшись, сидел старый дед в накинутой на плечи женской кофте. Он даже не оглянулся на вошедших, видимо дремал.
– Больной он… – пояснил парнишка. Бабка его к сестре пошла, в соседнее село, так убили по дороге, на патруль нарвалась! Вот он и сдал совсем. Митричем его зовут. Скучает… Я к нему по соседски захожу, помочь. Вот суп ему сварил на шкварках, с картошкой.
Обогреетесь, – варёная свёкла в печи – в казанке… Вода в углу. Бабкина постель свободная. Митрич ничего не скажет, – кивнул парень на старика, – ему теперь всё равно! Молчит уже неделю. Наверно, скоро помрёт. Есть будете, дайте и ему.
Ксения прохозяйничала в доме Митрича до позднего вечера. Всё перестирала, высушила. И деду – тоже. Когда разлили по мискам суп, шепнула дочке: – Я такого вкусного ещё никогда не ела!
– Я