На этом моему уважению к фру Торкильдсен вполне мог прийти конец, раз и навсегда. Если бы мне захотелось отнять у нее роль вожака нашей маленькой почти-стаи, то, наверное, у меня получилось бы. Возможно, я и некрупный, но когда надо, и зубы оскалю, и зарычу утробно (к тому же размер особой роли не играет – достаточно вспомнить, в какой ужас приводят фру Торкильдсен крысы). Запрыгнуть во время завтрака на стол и, оскалившись, зарычать фру Торкильдсен прямо в лицо – думаю, вступать в схватку она не стала бы. А оружия у нее нет.
С другой стороны, я почти уверен, что поступать так не стану. Это же до крайности удобно – каждый день тебя кормят и ты не беспокоишься о том, чтобы найти безопасное местечко для ночевки. Дело даже не столько в сытости, сколько в покое: когда не знаешь тревоги, то мысли свободны и можно раздумывать над другими вопросами. Появляется время философствовать. Правда, философствовать не каждой собаке полезно. Как придете в парк, обратите внимание: вот они бредут на провисшем посередине поводке, погруженные в размышления о подлой судьбе собачьего рода, но при этом презираемые себе подобными.
Фру Торкильдсен перестала водить машину. Почему – не знаю, как не знаю и почему это произошло именно сейчас, когда наше новое существование приобрело наконец ритм и форму. Возможно, она вспомнила свои собственные слова, которые сказала Майору, – о том, что он чересчур старый и дряхлый, чтобы сидеть за рулем. Я это хорошо запомнил – не сами слова, а то, как Майор на них отреагировал. Вообще-то я особо к их беседе не прислушивался и уши навострил, лишь когда от Майора пошел вполне определенный запах – сразу после того, как фру Торкильдсен завела про «водить машину».
Они в тот вечер сидели на своих привычных местах, и она начала, как обычно начинает, когда говорит о чем-нибудь важном, – вспомнила случай с кем-то из родственников или знакомых. А уж там есть где разгуляться. Какая-нибудь трагически овдовевшая двоюродная сестрица, охочий до адреналина племянник или супруг троюродной сестры, отдавший богу душу прямо за рулем снегоуборочной машины после двухдневного снегопада.
Историей, в которой на первый взгляд рассказывалось о каком-то старике из Сандефьорда, свалившемся с лестницы и едва не отправившемся к праотцам, фру Торкильдсен предварила рассказ о том, как она переживает за здоровье Майора. Она знала Майора достаточно хорошо и понимала, что все это не произведет на него ни малейшего впечатления, однако и эти аргументы были лишь очередным этапом на пути к ее главной цели: донести до Майора известие, что она все сильнее боится каждый раз, когда мы едем куда-нибудь на машине.
Даже мопс со скверным нюхом учуял бы исходящую от фру Торкильдсен тревогу, усиливающуюся по мере того, как приближалась следующая наша вылазка на охоту. В машине она тотчас же затягивала свое туловище ремнями (сам-то я по-прежнему вцеплялся в сиденье