Может, питерский воздух толкает людей на странные поступки? Неспроста же его закатывают в банки и продают как сувенир. Одна такая баночка стояла в серванте в доме моей подруги. Давно это было. Тогда со мной ещё дружили. Вернее, делали вид.
Мне не терпится развязать ленту, но я решаю, что лучше подняться в квартиру. В доме слишком много окон, выходящих во двор, а я хочу обойтись без свидетелей. Тем более, начинает накрапывать дождь.
Я влетаю на пятый этаж с прыткостью Пиноккио, ставшего наконец настоящим мальчиком – ноги были деревянными, а теперь очухались и запружинили всеми жилками. Прямо в кедах прохожу в свою комнату, сажусь на лежанку и тяну за розовый атласный хвостик. Свиток раскручивается, но не до конца. Кладу его и распрямляю руками.
Всего одна строчка. Написана каллиграфическим почерком, но с крохотной кляксой в конце. Читаю:
«Твоё первое задание: выпустить сатира Сен-Жермена».
Перечитываю три раза и ощущаю, как в груди растёт разочарование. Не знаю, чего я ждала, но точно не этого. Неприятно, будто заглянула в чужую переписку. Похоже, так оно и есть. Собственные чувства обманули меня: свиток не должен был попасть в мои руки.
Скорее всего, мотоциклистка с друзьями играет в уличный квест и собирает задания, гоняя по городу. Представляю, как она удивилась, когда одну из задачек умыкнула какая-то девка.
Я словно вижу себя глазами мотоциклистки. Вот она, воровка свитков, во всей красе. Ясные круглые лупешки, не замутнённые интеллектом. Курносый нос с вечными конопушками. Торчащие волосёнки, вкривь и вкось постриженные в провинциальной парикмахерской. И огромная потёртая джинсовка, в которой утопают косточки. Жалкое зрелище.
Ну что ж. Девушка в кошачьем шлеме позлится, расскажет обо всём друзьям, они поржут вместе – и всё забудется. Это вообще моя мантра по жизни: не волнуйся, о тебе не будут помнить долго, позубоскалят за спиной и всё уляжется.
Вытащив из пакета мыло, я направляюсь в ванную – благо, Крис включила воду. Потом вставляю наушники, включаю пылесос и прохожусь по всем комнатам. Заканчиваю на коврике у входной двери и наконец разуваюсь, оставаясь в носках с принтом в виде арбузных долек.
Дверь открывается и входит Крис. От неё пахнет вином и шоколадом, в руках коробочка.
– Тирамису, это Грипп. Грипп, это тирамсу, – торжественно произносит мачеха.
Глаза у неё стеклянные. Не думаю, что от выпитого. Скорее, от усталости. Я беру коробку, отношу на кухню, ставлю в холодильник и возвращаюсь. Крис возится с молнией на сапоге.
– Ну как ты тут? – мачеха поднимает взгляд.
– Да вот, – шаркаю ногой по полу, – пропылесосила.
– Супер. Значит, я не зря притащила тебе тортик. Заслужила.
Крис улыбается, но кривовато и вымученно. Я думаю, это из-за молнии – из-за того, что её заело, – но всё оказывается гораздо хуже.
– Родион звонил, – признаётся мачеха.
Чувствую,