Агриппина. Младшая сестра Смерти. Елена Станиславская

выпячивает губу, ставит брови домиком и растворяется в воздухе.

      – Шут гороховый, – ворчу я и внезапно осознаю, что осталась на станции совсем одна.

      Закат догорает. Ещё немного и настанут сумерки. Я смотрю на тропу, едва заметную в траве, и думаю, куда она ведёт. В деревню, дачный посёлок или в никуда? Что, если она просто петляет, петляет по лесу, а потом обрывается?

      Вспомнив чёрную избу, я пытаюсь представить, кто в ней жил. Может, всего-навсего лесник – добрый и одинокий дедуля с усами-подковой. Он пил чай с сахаром, не доставая ложечку из кружки. А летом вместо кепки носил сложенную из газеты шляпу а-ля Наполеон.

      Но чем дольше я думаю об этом, тем чётче представляю себе горбатую старуху с седыми патлами. Она подвешивала под потолком пучки сухих трав и угощала грибников, заплутавших в лесу, самодельными настойками. А потом вялила мясо на солнышке и консервировала на зиму глаза, всем другим предпочитая серые…

      – Кхе! – хрипло гаркает за спиной.

      – О боже! – Я подпрыгиваю на месте и оборачиваюсь.

      Сатир вовсе не выглядит довольным, хотя должен бы: он ведь только что напугал меня, не приложив к этому ни малейших усилий. Где же мерзкая ухмылка?

      – В Питере за время моего заточения ничего не изменилось в плане железных дорог. Электрички не будет. Поломка на линии.