– Он желает знать, готовы ли мы.
Мы оба смеемся.
– Определенно готовы, – говорю я и ныряю в машину.
Спустя сорок пять минут, в течение которых я блокирую свои кредитки, водитель везет нас по утреннему городу к Елисейским Полям, знаменитой улице с внушительными старыми зданиями с множеством бутиков и кафе. Когда мы проезжаем мимо Триумфальной арки, я делаю снимки своим телефоном. Ее эффектный орнамент освещен, сверкая в темноте парижских коротких зимних дней. И хотя я не считаю себя любительницей подобных строений, гораздо больше предпочитая стальным башням картины, но разеваю рот от изумления, когда в поле зрения показывается Эйфелева башня, мерцая огнями на фоне чернильно-серого неба. Было время, когда я думала, что никогда не увижу… ничего не увижу.
Мы сворачиваем на узкую улицу с домами из песчаника, и я хмурюсь, глядя на малолитражки, которыми уставлены тротуары. Меня бросает в дрожь от того, насколько небезопасными они выглядят.
– Ради Бога, скажи, что ты не ездишь на одной из них, – говорю я.
– Нет, – заверяет меня Крис с грудным смехом, который я так люблю. – Мой «харлей» побольше будет.
Внезапно вспыхивает воспоминание о том, как он появился через несколько недель молчания и приказал мне садиться на заднее сиденье своего «харлея» прямо в юбке, и я отгоняю прочь этот нежелательный образ. Я больше не позволю себе переживать из-за этого. Тем более сегодня.
Я жива, и это дар, который я ценю больше, чем когда-либо.
И я с Крисом.
Я в Париже, и это благодаря Крису, когда все остальные в моей жизни всегда держали меня в закрытом ящике.
Я наклоняюсь и целую его в щеку.
– За что это? – спрашивает он, своей сильной рукой обнимая меня за талию.
Я могу придумать миллион ответов и хочу сказать ему миллион вещей, но просто говорю:
– За то, что ты есть.
Нежность на его лице растапливает последние остатки моих дурных воспоминаний.
– Если такова реакция на эту небольшую экскурсию, то мне не терпится посмотреть, как ты отреагируешь, когда увидишь картинные галереи. Ты просто свихнешься, детка. – Звонит его мобильный, и он с явной неохотой отпускает меня.
– Это Блейк, – объявляет он, взглянув на определитель.
Это имя, как ушат холодной воды, действует отрезвляюще. Поскольку Блейк расследует исчезновение и Ребекки, и Эллы, я не знаю, каких новостей ждать: хороших или плохих.
– Спокойно, детка, – бормочет Крис, потирая ладонью вверх-вниз мою руку, словно чувствует мой внезапный озноб. – Все будет хорошо.
Но я этого не знаю. Кто бы мог представить, что пропавшая Ребекка мертва, убита той, которую мы все знали? И как можно после этого думать, что все будет хорошо?
Ладонь