Наконец Королева заговорила.
«Снова пусто, – упавшим, чуть слышным шепотом с весомой долей разочарования произнесла она. – В тебе нет источника света. Ты уничтожил зачатки света. Семя, которое зародилось в тебе, не дало ростков. Твоя эгоистичная натура бездумно истратила едва рожденный свет на возвращение человеческого облика. Его последний ресурс истощился при превращении тебя в человека, после чего полностью иссяк».
«Ваше Величество, – вмешался жрец, – он не навсегда останется человеком. Он – обращенный, но не такой, как остальные. В отличие от себе подобных, он сможет обращаться в зверя, когда ему вздумается. На свободе он представляет опасность. Прикажите отослать его в Яму, ему там самое место».
В тот момент мне уже было все равно. Мысли о сыне и, как уверяла Королева, загубленный мною свет вернули мне человеческий облик, в то же время необратимость его утраты через знакомую и потому вдвойне страшную в одном только ожидании боль, разрывавшую меня изнутри, вызывала лишь одно желание – желание умереть, и как можно скорее, а где смерть настигнет меня – в Яме, Проклятом лесу или в этом затхлом подвале крепости, – не имело никакого значения.
Но, как ни странно, Королева возразила Баме, выговаривая тихим шепотом, медленно и тщательно подбирая слова:
«Он не будет обращаться в зверя, когда ему вздумается, а исключительно следуя инстинкту, идя на поводу у эмоций. Сможет этого избежать – останется человеком, если захочет. Да и у меня на него имеются определенные планы. Я намереваюсь предложить ему некую работу, причем непосредственно по его знахарскому ремеслу. Но пускай не обольщается, радости это занятие не принесет, но всяко лучше, чем Яма. Ведь так? – Королева пронзила меня хищным взором изготовившегося к нападению ястреба: – Справишься, а, Сагда-лекарь? Только не смей отвечать, пока не узнаешь, что от тебя требуется. Если будешь исправно делать свою работу, останешься невредим. Но не жди помощи, если Хранители схватят тебя в обличье зверя. Тебе известны законы Королевства – тогда уже никто и ничто не спасет тебя от Ямы».
Дальше я выслушал подробности поистине безрадостной и даже губительной работы, которую должен был выполнять, тебе эти подробности ни к чему; и я согласился, поразмыслив поостывшей головой, что если есть хоть малейший шанс сохранить в себе человека и жизнь, то следует им воспользоваться, – какая-никакая, но жизнь есть жизнь, так что я предпочел это безрадостное, но человеческое существование Отстойнику, гниение в котором неизбежно ожидает наши гиблые души, когда чужая рука опускает веки, закрывая взор навсегда.
И так я живу уже много лет. По возвращении из Цитадели я возобновил прием больных. Как и прежде, веду с виду обычную жизнь деревенского